Кроме того, массовое распространение получила другая форма коммерческих начинаний. В 1844 году 28 ткачей объединились в Рочдейлское общество равноправных пионеров и, сообща вложив капитал в размере 28 фунтов стерлингов, открыли кооперативный магазин на Тоуд-лейн. Они планировали продавать товары по текущим ценам и сохранять денежные излишки в качестве общей собственности членов общества. Их начинание имело очевидный успех и приносило прибыль, а репутация крепла, и вскоре они превратились в Кооперативное оптовое общество. Члены общества в свободное от работы время посещали собрания, на которых обсуждали злободневные темы. За семь лет валовая прибыль составила 900 фунтов стерлингов, и они уже заговорили о школах и жилье для своих рабочих. Кооперация стала одним из самых внушительных достижений XIX века. Она имела довольно поверхностное сходство с движением чартистов, поскольку также опиралась на солидарность и классовые интересы, но чартизм к этому времени стремительно приходил в упадок. Его место предстояло занять другим силам. В печатных материалах общества указывалось: «Цель этого общества заключается в нравственном и интеллектуальном развитии его участников. Кроме того, общество обеспечивает их бакалейными товарами, свежим мясом, мануфактурными товарами, одеждой и обувью».
Город подразумевает толпы, мрачные и однообразные, — толпы людей, перемещающихся между домом и работой. Чьи-то башмаки или сапоги размеренно и твердо ступают по мостовой, кто-то ускоряет шаг в погоне за уличными развлечениями, кто-то бредет неторопливо и бесцельно, потому что у него нет дома и ему все равно, куда идти. Из этих и тысяч других людей складывается толпа XIX века. «Когда мы протискивались сквозь толпу, — писал Чарльз Кингсли в 1850 году, — меня поразило болезненное, изможденное выражение лиц. Потухшие глаза и бессильно расслабленные рты, сутулые плечи, тяжелые шаркающие шаги придавали людям сломленный, затравленный, бесконечно больной вид, свидетельствующий о привычке к невзгодам и тяготам, унижающим человеческое достоинство, — привычке, незнакомой живо увлеченному своим делом ремесленнику».
Вскоре политика городов стала политикой всей страны. Один радикальный памфлет 1885 года отмечал: «Большие города в их нынешнем виде составляют источник и центр английского общественного мнения. Именно от них исходят либеральные законодательные инициативы, именно их постоянное давление обеспечивает политический прогресс страны». Они в кратчайшие сроки выдвинулись на первый план. В 1830-х годах жизнь в Манчестере еще определялась решениями поместного суда, а Мидлсбро был всего лишь точкой на карте. Однако новые люди вышли вперед и предложили собственные лекарства от социальных недугов. Они сформировали новую буржуазию. Редактор газеты Leeds Mercury замечал, что хотя эти новые города «не могут похвастаться исторической славой великих столиц Европы… они уже сейчас превосходят многие из них богатством и численностью населения и закладывают прочные основы будущего, в котором смогут соперничать в интересе и значимости со знаменитыми городами античного мира». В XIX веке население Манчестера увеличилось с 75 000 до 303 000 человек, население Бирмингема — с 75 000 до 247 000 человек, Лидса — с 53 000 до 172 000 человек. В период 1841–1901 годов население Англии и Уэльса увеличилось более чем вдвое, и было ясно, что основной рост населения происходит в городах и их окрестностях.
Также процветали приморские города, такие как Брайтон, Уэймут и Торки. Разнообразные курорты и места отдыха на взморье, уже успевшие заработать несколько сомнительную репутацию, становились тем не менее все более популярными. Коббет писал, что «в такие места стекаются все самые подлые, глупые и низкие представители рода человеческого — все игроки, карманники, блудницы…». Город, о котором он говорил, — ныне вполне благопристойный Челтнем.
12
Благотворящее правление