Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Кое-где городские власти предпочитали оформлять общественные здания в готическом, античном или итальянском стиле. Поскольку все города были разными, общего или хотя бы одного наиболее распространенного архитектурного стиля не было. Архитектурный облик крупных городов отличался большим разнообразием: в них были ратуши, институты мастеровых, церкви, площади и скверы. В журнале Builder писали: «Невозможно пройти по Манчестеру, не встретив на пути множество архитектурных примеров грандиозного стиля. Со времен появления Венеции мир не видел ничего подобного». В Magazine of Art Бирмингем был назван «самым живописным городом в Англии». Лидс гордился «целыми улицами, сверкающими яркими красками». Подчеркнутая монументальность городских построек особенно бросалась в глаза и служила символом новой городской эпохи.

Впрочем, некоторые большие и малые города источали викторианство, как облака угольного дыма. Об Уигстоне в Лестере краевед У. Г. Хоскинс писал: «Вид Южного Уигстона сырым и туманным воскресным днем в ноябре — это переживание, которое рад был бы испытать каждый. В нем отражена глубинная, бесконечно трогательная суть английской провинциальной жизни». Город состоит из одинаковых кирпичных домиков и одной церкви. Печать XIX века лежит на нем, как родимое пятно, а его банальность и однообразие вечным упреком уравновешивают свойственный многим викторианцам непринужденный оптимизм.

В 1830 году Генри Брум (сам носивший титул барона), выступая в Суконном дворе Лидса, сказал: «Слава богу, мы живем уже не во времена баронов — мы живем во времена Лидса, Брэдфорда, Галифакса и Хаддерсфилда». Эти города несут на себе столь отчетливый отпечаток XIX века, словно их с помощью какого-то хитроумного заклинания вылепили из пара. В Лидсе на сотне суконных фабрик работало десять тысяч человек, а в тридцати льнопрядильных компаниях насчитывалось пять тысяч рабочих. Брэдфорд также был текстильным городом, но Лидс намного опередил его со своей быстрорастущей машиностроительной промышленностью. В официальном отчете Шеффилда говорилось: «Местное население имеет уникальный для большого города характер, отчего город больше напоминает деревню: множество людей, проживающих в разных местах, очевидно знакомы и живо интересуются делами и заботами друг друга».

В Манчестере подобной общности не наблюдалось, — наоборот, там существовала пропасть между хозяевами и работниками и между рабочими разных специальностей. Город с его неуправляемыми людьми, социальными разногласиями и контрастами стал героем многих литературных произведений. Самые известные романы о Манчестере — «Мэри Бартон» Элизабет Гаскелл (1848), вышедший с подзаголовком «Повесть о манчестерской жизни», и ее же «Север и Юг» (1855), в котором вымышленный город Милтон списан с Манчестера. Французский наблюдатель писал: «Река Ируэлл образует своего рода полуостров, и, если путешествовать по ней вверх или вниз, окрестности выглядят как серая бесцветная Венеция… но вместо черных гондол по течению в обе стороны скользят угольные баржи».

Но в его нищете было нечто величественное. В романе «Конингсби» (1844) Дизраэли предположил, что только философ способен постичь величие Манчестера, а Томас Карлейль — как раз такой философ — писал, что ежедневный запуск всех ткацких мануфактур в половине шестого утра представляет такое же или даже более возвышенное зрелище, чем течение Ниагары. Пригороды тянулись вдоль бесконечных улиц, центр города красноречиво блистал общественными зданиями и общественными пространствами. Существовала даже Манчестерская школа сторонников принципа свободной торговли, проповедовавших о пользе свободной торговли с финансовой и социальной точки зрения, — в нее входили квакеры, радикальные философы, торговцы, политические радикалы и владельцы мануфактур. Самую большую выгоду это активное брожение принесло Роберту Пилю, — о причинах проницательно высказалась Элизабет Гаскелл, описывая манчестерскую толпу: «Больше всего прохожего поражал тот отпечаток сообразительности и живого ума, который часто заметен на лицах трудящегося населения». Социальные различия вызывали не столько антагонизм, сколько оживленный интерес, и многие считали Манчестер образцом города будущего. Именно здесь возникла Лига против Хлебных законов. На месте бойни при Петерлоо в 1856 году вырос Зал свободной торговли. Это был памятник идее, впервые нашедшей здесь свое воплощение.