Но вскоре в карьере Свон наметился перерыв. Барбара родила двоих детей — Аарона в 1955‐м и Джоанну в 1958‐м, — и хотя она была счастливой, не склонной к тревогам матерью, писать картины в присутствии детей оказалось для нее практически невыполнимой задачей. И поэтому Свон рисовала, и в основном — своих детей. Следующая выставка Барбары состоялась только через четыре года.
К осени 1960 года, когда было объявлено о создании Института, Свон удалось найти редкий и счастливый баланс между домашними хлопотами и занятиями искусством. Она обустроила домашнюю студию на втором этаже своего бруклинского дома и в основном стала писать своих детей. Это изменение было скорее вопросом удобства: дети, как правило, находились всего в нескольких шагах от мольберта Барбары. «Отношения матери и ребенка интересовали меня просто потому, что были автобиографическими», — размышляла она позже. Свон зарисовывала своих копошащихся на полу детей: Джоанна перевернулась на живот и смотрит с любопытством, маленький Аарон спокойно лежит на спине. Барбаре даже удалось написать несколько портретов своих детей (пока они еще не научились ползать и сидели спокойно). Она сочными красками изобразила Аарона, висящего на вытянутой вверх руке отца и зачарованно глядящего на простирающийся под ним мир. Этот портрет, как и вся живопись и рисунки Свон, демонстрирует ее блестящую технику, типичные для более ранних работ погрешности — безвольно висящие конечности, непропорционально большие глаза — исчезли. От семейных портретов веяло теплом и бережной заботой, а насыщенные цвета и необычная композиция спасали от сентиментальности. Когда в 1957 году Свон экспонировала некоторые из этих произведений,
Эту работу Барбара поместила в портфолио и отправила в Рэдклифф. Она подала заявление по наводке подруги, которая знала, что Свон чувствует себя «погрязшей» в домашних делах 200. Детям было пять и два; и хотя Свон изыскивала пути «быть всеми»201 — матерью, художником, а иногда и учителем рисования, — она все-таки не отказалась бы «от небольшой помощи на этом пути». Барбара подала заявку на поступление в Институт в конце февраля 1961 года. Через несколько месяцев, в апреле, она прислала дополнительное портфолио: две картины в рамах, один рисунок под названием «Мать и дитя» в раме и под стеклом, папку с рисунками, а также конверт с фотографиями и информацией о других произведениях.
«Гнездо» — одна из двух картин в раме — демонстрирует, как Свон совмещала материнство и искусство. Картина изображает полулежащую в розоватом кресле женщину; ее голова размещена в нижнем левом углу полотна, а ноги вытянуты вверх, в темноту. Розовый халат, обволакивающий ее тело, как будто сливается с креслом, размывая границу между телом и мебелью. Широко раскрыв невидящие глаза, завернутый в голубую ткань младенец сосет обнаженную грудь женщины. Сцену можно счесть сентиментальной, но перед нами отнюдь не Мадонна с младенцем. Это смелая, производящая немного отталкивающее впечатление картина: яркий контраст розового и голубого, интенсивная игра света и тени, оголенная грудь и сияющий младенец, неестественно выделяющийся на темном фоне. Полотно представляет материнство чем-то неестественным, почти что неземным.
С помощью этой картины Свон показала (а в своей заявке на стипендию — прокомментировала) занимающую ее тему инаковости, сюрреалистичности материнства. В представлении Барбары материнство не было чем-то обыденным, банальным и заурядным; напротив, она считала его новаторским, духовным, пробуждающим опытом. «Я чувствую, что художница может черпать огромное вдохновение в роли жены и матери, — писала Свон в своей заявке. — Это глубокий, мистический опыт. Это прилив жизни во всех смыслах»202. Такой образ мышления идеально сочетался с воодушевляющим посылом Института о том, что материнство и творчество могут быть взаимостимулирующими.
Вскоре после подачи заявления Свон узнала, что прошла отбор и что ей предстоит собеседование на место в пилотном классе. Чтобы выиграть его, она должна отличаться от множества других кандидаток — бывших медиевисток, начинающих философов и временно не практикующих химиков, жаждущих служить своей стране, — и все они надеялись лишь на «небольшую помощь на этом пути».