По совету Секстон Кумин также подала заявку в институт. В заявке она сделала упор на свои академические успехи: степень бакалавра и магистра Рэдклиффского колледжа, полученные в студенчестве награды, владение четырьмя языками. В заявке нужно было указать название докторской диссертации, но Кумин вместо этого вписала название своей дипломной работы с отличием: «Аморальность главных героев в романах Стендаля и Достоевского» 189. Несмотря на то, что Максин уже состоялась как поэт — она опубликовала около сорока стихотворений в
По изначальному замыслу Бантинг, двери Института были открыты только для женщин-ученых. В первых беседах со специалистами по привлечению средств и попечителями Мэри предлагала принимать на программу только женщин, имеющих докторскую степень. Другим обязательным условием было географическое положение: в качестве стипендиаток должны были рассматривать только тех, кому несложно добираться до Рэдклифф-Ярд, или тех, кто готов на год переехать в Кембридж. Таким образом были созданы жесткие, но необходимые условия поступления: иначе Институт просто утонул бы в заявках. Но в 1960-м, к моменту выхода ноябрьского пресс-релиза, руководство института пришло к выводу, что художники, имеющие «эквивалент» докторской степени, также должны получить право на стипендию института. В результате комиссия приняла заявки писателей, композиторов и художников. Местная художница Барбара Свон Финк оказалась в их числе.
Новости об открытии Института дошли до Барбары Свон, когда она жила в людном пригороде к западу от Бостона по адресу Вебстер-плейс, 32, Бруклин (городок в Массачусетсе). Как и Секстон, Свон была уроженкой Новой Англии: она родилась в 1922 году в Ньютоне — том же городе, который стал домом для Секстон. Барбара начала рисовать еще ребенком, а затем стала посещать занятия в Массачусетском колледже искусств. Она могла передать образ человека несколькими карандашными штрихами: матери-янки, отца-шведа, а потом — коллег-художников и друзей. Много лет спустя, когда Свон попросили описать ее знакомство с искусством, она не упомянула имен наставников или названий книг. Барбара считала умение рисовать своим врожденным даром и утверждала, что ей было суждено стать художницей, и никем другим. Но в середине века молодой женщине было нелегко стать художником и работать по специальности (впрочем, этот путь всегда был и остается нелегким). И хотя Свон мечтала поступить в художественную школу сразу после окончания средней, строгий отец настоял, чтобы вместо этого она получила высшее гуманитарное образование. Он донимал дочь своим неизбывным беспокойством о том, как она планирует зарабатывать на жизнь и делать карьеру, а также комментариями вроде «еще ты, наверное, собираешься влиться в богемную компанию и вести неприглядный образ жизни» 190.
Чтобы успокоить отца, Свон стала посещать колледж Уэллсли, куда, в целях экономии, ездила из дома. Мастерские в Уэллсли разочаровали Барбару — она сочла их достойными «дилетантов» и поэтому сменила специализацию на историю искусств. Свон испробовала все занятия, предложенные колледжем ассоциации «Семь сестер», но ей было этого недостаточно. Она с легкостью запоминала тексты слайдов, а в перерывах между занятиями рисовала портреты своих одногруппниц. «У меня было что-то вроде бизнеса: в назначенное время люди приходили позировать в мою комнату в общежитии, — вспоминала Барбара позже, — и я рисовала пастели одну за одной, а багетный мастер из Ньютон Корнер… за 3,98 доллара подбирал им рамы… а потом их рассылали по адресатам, и… некоторые из моих работ даже отправились в Калифорнию» 191. Свон брала 15 долларов за портрет и впоследствии говорила, что «возможно, это было дороговато», тем не менее у нее был постоянный поток клиентов. К тому времени у Барбары хватило накоплений и смелости, чтобы съехать из отцовского дома.