Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

1960 год подходил к концу, а Конни Смит и ассистентка Бантинг Рене Брайант, которые разбирали растущую гору корреспонденции — все эти бумажные конверты и разноцветные бланки, — нашли достойных претенденток на стипендию. Прошел всего месяц после объявления об открытии Института, а 120 женщин уже отобрали как «возможных кандидаток». Эти женщины обладали необходимой квалификацией для подачи заявки; как только подготовят документы, они их получат. Некоторых Бантинг пригласила лично; она написала выдающимся ученым-женщинам письмо с призывом подавать заявки. По словам Брайант, «квалификация соискательниц была ошеломительно высокой». В списке потенциальных сотрудниц 41 женщина имела степень доктора философии, 3 — степень доктора наук и 19 — степень магистра в той или иной сфере (в те годы женщины получали 33 % всех магистерских степеней и только 10,4 % докторских) 187. Самой молодой из потенциальных претенденток было двадцать восемь, а самой старшей — пятьдесят шесть; среднестатистический возраст кандидатки составил тридцать с небольшим лет, как и ожидала Бантинг, указавшая эту информацию в пресс-релизе. Чуть более половины женщин были замужем и имели от одного до пяти детей (9 кандидаток были вдовами или разведены; 16 никогда не были замужем). Именно таким амбициозным женщинам с высшим образованием, матерям, готовым обрести вторую жизнь, и хотела помогать Бантинг. Иными словами, это были женщины, очень похожие на нее в молодости.

Среди этих воодушевленных женщин была и Секстон. В феврале она получила бланки заявок, а в начале марта подала свою. Заявка балансировала на грани между обворожительным самоуничижением и возмутительным высокомерием. Энн предоставила необходимые личные сведения: помимо возраста и адреса, заявителей попросили указать имена и фамилии мужей, род занятий, а также имена и возраст детей и других иждивенцев. Стипендия не была социальной, поэтому наличие мужа с высокой зарплатой не отсеивало кандидаток; как и выросшие дети, которые больше не нуждались в материнской заботе. Вероятно, институт запросил эту информацию, чтобы собрать данные, которые могли бы послужить контрольными примерами теории Бантинг о жизненном пути американской женщины. Секстон была одной из немногих соискательниц без высшего образования, так что в анкете она не заполнила разделы «образование» и «языки». Единственным талантом, который указала Энн, было умение проводить поэтические чтения. Она назвала свои академические достижения «невыразительными» 188, но подчеркнула, что сделала успешную карьеру, будучи писательницей-самоучкой. Чтобы проиллюстрировать свой успех, Энн привела в пример десять хвалебных рецензий на свои произведения, которые она готова отправить в приемную комиссию (Секстон также довольно робко упомянула «две отрицательные рецензии, которые я бы предпочла вам не показывать»). Но Энн хотела писать для грядущих поколений. Она утверждала, что ее не интересуют ни продажи, ни мимолетное одобрение современников. Секстон стремилась быть больше, чем просто женщиной-поэтом, и хотела превзойти то, что называла своей «женской ролью» (но при этом Энн не забыла выразить институту признательность за поддержку женской карьеры). Секстон подчеркивала свое желание занять место среди великих литераторов страны, словно гостья, которая, впервые попав на литературную вечеринку и, пытаясь справиться с неловкостью, слишком громко смеется и слишком много говорит о работе. «Я чувствую, что я уже состоявшийся поэт, — писала Энн. — И сейчас я прошу о возможности оставить след в истории». В своем стремлении к исключительности эта женщина не терпела полумер.