Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

Свон хотела быть настоящим художником, а в то время это означало, что ей нужно будет учиться вместе с мужчинами. В 1943 году Барбара закончила Уэллсли и поступила в лучшую художественную школу в городе — школу при Музее изобразительных искусств, известную как Музейная школа. Свон училась у Карла Цербе — портретиста и немецкого эмигранта 192. В 1934-м Цербе бежал из Берлина в Бостон после того, как национал-социалисты причислили его к «дегенеративным» художникам. С 1937 по 1955 год он был заведующим отделом живописи школы при Музее изобразительных искусств. Цербе требовал от своих студентов усердной работы, побуждая их выйти за рамки классицизма, учиться запечатлевать чувства и относиться к краске как к фундаментальному средству выразительности. Его ученики были фигуративными экспрессионистами, стремившимися порвать с традицией — и, следуя модернистскому диктату, «воссоздать ее» — но предпочитали работать с человеческими формами. Это делало их парадоксальными ренегатами. 1940-е и 1950-е годы были эпохой абстракции, временем, когда нью-йоркские авангардисты — такие, как Джексон Поллок, Виллем де Кунинг и Джаспер Джонс, экспериментировали с цветом, текстурой и формой. Их искусство не было предметным или фигуративным. Говоря словами арт-критика и теоретика авангарда Клемента Гринберга, под кистью этих художников содержание «должно быть растворено в форме настолько полно, чтобы их работу… нельзя было свести, в целом или по частям, к чему-то, что не было бы самой сущностью произведения искусства» 193. И пока все это происходило всего в четырех часах езды на юг, бостонские художники продолжали рисовать легко узнаваемых людей и места.

Свон, которую в 1947 году The Christian Science Monitor

назвал одной из самых одаренных студенток Музейной школы 194, вошла в ближайшее окружение Цербе, а это было непросто, поскольку в Школе было очень мало женщин. В коридорах толпились получившие льготы на обучение резервисты, усталые и очень серьезные на вид (в год окончания войны в Музейную школу поступило 96 бывших фронтовиков). Женщины редко получали должность ассистента преподавателя и еще реже выигрывали трэвел-гранты, которые для перспективных художников были главной возможностью поучиться за границей. Как потом объяснила Свон, «они не сомневались, что в Париже женщина обязательно заведет интрижку с каким-нибудь французом» 195. А однокурсница Барбары Луис Тарлов полагала, что Цербе «считал, что все женщины без исключения не заслуживают серьезного внимания… у Цербе были любимчики, но женщин среди них не наблюдалось» 196. Но у Свон, как и у Секстон, которой удалось расположить к себе Лоуэлла, получилось заручиться одобрением мастера. Возможно, дело было в том, что Барбара превосходно владела чертежным искусством, которое, по собственному признанию, высоко ценил Цербе; возможно, его покорила тихая настойчивость Свон, ее твердое решение посвятить себя искусству во что бы то ни стало. «Я была очень решительно настроена стать художником, — пояснила она впоследствии. — Пусть и против воли родителей» 197. Так или иначе, учась в Школе на старших курсах, Барбара помогала Цербе вести занятия. А когда он собирал своих приближенных в подвальном кафетерии школы, Свон была единственной женщиной, сидящей со всеми за большим круглым столом.

Хоть это и было практически невозможно, Свон выиграла стипендию на поездку в Париж. Они с подругой сняли дешевый гостиничный номер на двоих, и Свон зимой рисовала в холодном, плохо обогреваемом помещении, пока руки не синели. В ресторане на Левом берегу Барбара познакомилась со своим будущим мужем Аланом Финком, бывшим бухгалтером, который тратил свои сбережения, путешествуя по Европе. Свон, как и опасался ее отец, влилась в богемную тусовку и отправилась с Финком и его друзьями в Прованс, где избавилась от того, что сама называла «мрачной тональностью» Бостона и начала писать яркими синими и красными цветами в духе Сезанна.

Свон и Финк вернулись в Бостон в 1952 году и поженились (против воли родителей Барбары, их не устраивали «экономические перспективы» Финка). Через год состоялась первая персональная выставка Свон — событие, которое ввело ее в круг бостонских художников. Выставка прошла в Галерее Бориса Мирски на Ньюбери-стрит (позже Алан станет директором этой галереи). Мирски был душой бостонской художественной тусовки, — он представлял интересы выпускников Музейной школы и других восходящих звезд, — и экспозиция Свон имела успех у критиков. Одна из самых уважаемых бостонских критиков Дороти Адлоу написала хвалебный отзыв о ее творчестве в The Christian Science Monitor. «В этих рисунках трепещет сама жизнь, в них есть внутренняя сила, неповторимая самобытность. Портреты Свон примечательны тем, что воссоздают цельный образ лишь несколькими линиями. Она обладает незаурядным даром запечатлевать характер»198.