— Иглать, — заявила Бетти. — Плятки.
Она с каждым днем говорила все лучше и к тому же усвоила один верный прием: склонив набок головку и награждая собеседника обворожительной улыбкой, она заключала просьбы волшебным словом «позалуста».
Таппенс думала выйти с ней на прогулку, но лил дождь, поэтому они вдвоем отправились в номер Спротов, и Бетти сразу подошла к комоду, где хранились ее игрушки.
— Будем прятать Бонзо? — спросила Таппенс.
Но Бетти уже передумала и потребовала, чтобы ей почитали.
Таппенс вытянула с конца книжной полки довольно потрепанную книжку. И сразу же была остановлена воплем Бетта:
— Нет, низзя! Похой!.. Гадкий!
Таппенс с недоумением перевела взгляд с девочки на книжку. Это был «Джек Хорнер»[265]
с цветными иллюстрациями.— Разве Джек — плохой мальчик? — спросила Таппенс. — Оттого, что выковырнул сливу?
— Похой, — убежденно повторила Бетти. И с нечеловеческим усилием: — Гр-р-рязный.
Она выхватила книжку у Таппенс из рук и засунула обратно на прежнее место, а с другого конца полки вытащила точно такую же и, сияя, объявила:
— Чистый, хароший Джекор-р-нер!
Оказалось, что потрепанные, испачканные книги у Бетти изымались и заменялись новыми экземплярами того же самого издания. Таппенс усмехнулась. «Гигиеническая мамаша» эта миссис Спрот, из тех, что панически боятся микробов и недоброкачественной пищи и следят, чтобы ребенок не потянул в рот нечистую игрушку.
Таппенс, выросшая в деревне, среди непринужденной обстановки в доме приходского священника, относилась к такому сверхгигиеническому чистоплюйству с изрядной долей презрения и своих детей воспитала, как она шутила, «иммунизированными против грязи». Однако тут она покорно раскрыла новенького «Джека Хорнера» и стала читать девочке, сопровождая текст пояснениями. Бетти тоже лепетала: «Вот Джек — вот слива — в пироге!» — и тыкала в картинки липким пальчиком, явно обрекая и эту книжку на скорое изгнание из своего гигиенического обихода. Потом они прочли «Гуси, гуси, гусики» и «Жила-была старушка в дырявом башмаке», а потом Бетти прятала книжки одну за другой, а Таппенс их долго-долго искала, к вящему ликованию малышки. За этими занятиями часы утреннего дежурства пролетели быстро.
После обеда Бетти уложили спать, а Таппенс была зазвана в гости к миссис О'Рурк.
В комнате у миссис О'Рурк был беспорядок, пахло мятой и черствым печевом с небольшой, но ощутимой примесью нафталина. Везде стояли в рамочках фотографии детей и внуков, а также родных и двоюродных племянников и племянниц миссис О'Рурк. Их было так много, что у Таппенс появилось ощущение, будто она смотрит театральную постановку пьесы поздневикторианского периода, со множеством реалистических деталей.
— У вас такой умелый подход к детям, миссис Бленкенсоп, — сердечно сказала миссис О'Рурк.
— Ничего удивительного, — отозвалась Таппенс. — Когда своих двое…
— Двое? — сразу встрепенулась миссис О'Рурк. — У вас же трое сыновей, вы говорили?
— О да, конечно. Но двое погодки и росли, можно сказать, вместе, вот я про них сейчас и подумала. С двоими, знаете, хочешь не хочешь, а научишься правильно управляться.
— A-а, понятно. Вы присядьте, миссис Бленкенсоп. Будьте как дома.
Таппенс послушно села. Почему в присутствие миссис О'Рурк ей всегда как-то не по себе? Вот и сейчас она чувствует себя словно Гензель и Гретель[266]
, получившие приглашение ведьмы.— Скажите мне, милая, какого вы мнения о «Сан-Суси»?
Таппенс начала было красноречивые восхваления, но миссис О'Рурк бесцеремонно перебила ее:
— Я к чему спрашиваю, вы не чувствуете тут ничего странного?
— Странного? Да нет как будто бы.
— И в миссис Перенье ничего такого не замечаете? Я же вижу, вы ею интересуетесь. Все время за ней глазами водите.
Таппенс покраснела.
— Она… она интересный человек.
— Нисколько не интересный. Самая обыкновенная тетка — если только она и вправду та, кем кажется. Но та ли? У вас это на уме?
— Право, миссис О'Рурк, о чем вы? Я вас совершенно не понимаю.
— Вы никогда не задумывались о том, что среди нас многие вот так — не то, чем кажутся с виду? Взять, к примеру, мистера Медоуза. Непонятный человек. Иногда посмотришь — типичный англичанин, дуб дубом. А иной раз скажет что-нибудь или взглянет, и видно, что совсем даже не дуб. Ну, разве не странно, как вы считаете?
Таппенс твердо ответила:
— Нет, на мой взгляд, мистер Медоуз очень даже типичный.
— Есть и другие, вы, поди, знаете, о ком я?
Таппенс замотала головой.
— Имя начинается с буквы «S», — подсказала миссис О'Рурк и многозначительно кивнула.
Таппенс неожиданно разозлилась и ринулась на защиту молодых и ранимых. Она резко возразила:
— Шейла[267]
просто бунтарка. Это у многих бывает в ее возрасте.Миссис О'Рурк снова закивала, как фарфоровый китайский мандарин[268]
, который когда-то стоял на каминной полке у тети Грейси. По лицу ее расплылась широкая улыбка.— Вы небось не знаете, что мисс Минтон зовут Софией!
— Ах, так это вы ее имеете в виду? — растерялась Таппенс.
— Нет. Не ее, — ответила миссис О'Рурк.