Разбойник

Дориан не сразу осознал слова повара – слишком сосредоточился на удаляющейся фигурке, которая с отчаянием неслась к беседке с развевающимися позади нее юбками цвета морской пены. Наконец он взглянул на своего самого крупного и послушного работника.

– Фрэнк? – переспросил он.

Уолтерз мотнул головой в сторону беседки.

– Это она дала мне имя сегодня утром.

– Ну да, конечно, – пробормотал Дориан.

Уолтерз тоже смотрел ей вслед, и в его карих, как у лани, глазах вспыхнуло беспокойство.

– Что происходит с твоей Феей, Дуган?

Дориан вздохнул: ему пришлось сталкиваться с этой проблемой чаще, чем хотелось бы.

– Уолтерз, перед тобой я. Я, Дориан. Дуган умер, помнишь?

– О! – Смутившись, гигант долго рассматривал его черты, сведенные вместе брови. – Я забыл. Память подводит меня.

– Да все в порядке, – стал успокаивать его Блэквелл.

– Она скучает по Дугану, – сказал великан, принюхиваясь к своему маффину.

– Да. Да, скучает.

– И я тоже, Дориан.

Дориан почувствовал, как знакомая тьма наполняет его жилы. В последние дни ему уже казалось, что сама его кровь почернела. «Но уже неважно», – сказал себе Блэквелл, возвращаясь в кабинет.

– Мы все по нему скучаем, Фрэнк, – сказал он, прежде чем закрыть за собой двери. – Мы все.

Глава 8

Мердок приподнял обессиленное, безвольное тело Фары. Он суетился над ней, пока она не позволила ему отвести ее в замок. Рука, которой он ее поддерживал, казалась такой сильной под рукавом сюртука, когда он почти нес ее вверх по ступенькам.

– Я приготовил тебе горячую ванну, детка, и нашел подходящую одежду, чтобы ты переоделась, пока я стираю твое платье. – Нелепо, но Мердок напомнил Фаре курицу-наседку, нервно кудахчущую над своим цыпленком.

Фара благодарно кивнула ему. Ее горло пересохло, и она не могла говорить.

Заботливый, как всегда, Мердок продолжал, решив проигнорировать или простить ее попытку к бегству. Даже более заботливый теперь, когда слезы заливали ее щеки и окрасили красным белки глаз. Приведя Фару в спальню, Мердок забрал у нее шаль с сумочкой и положил их на ярко-синее кресло.

– Блэквелл напугал тебя? – спросил он с фальшивым воодушевлением. – Видишь ли, хоть он и выглядит опасным ублюд… м-м-м негодяем, на самом деле он не так уж…

– Вы были в тюрьме вместе с Дуганом Маккензи. – Это был не вопрос, а скорее мягкое утверждение – такое, которое Мердок не мог отрицать, не лжесвидетельствуя против себя.

Мердок застыл. Его крепкое тело пробила дрожь, когда он заметил что-то интересное в ее шали, лежавшей на кресле.

– Да, – хрипло подтвердил он. – На протяжении пяти долгих лет.

– И в чем же состояло ваше преступление?

Мердок медленно повернулся к ней, на его лице застыла маска стыда и боли.

– Моим единственным преступлением была любовь, дорогая девочка. – Должно быть, Мердок разглядел недоумение на ее лице и продолжил: – У меня был долгий роман с сыном графа из Суррея. Когда об этом узнал его отец, против меня были выдвинуты обвинения, а человек, которого я любил, отвернулся от меня и заклеймил меня в суде… злодеем.

И без того израненное сердце Фары дрогнуло, когда очередной приступ боли пронзил его, на этот раз – из-за муки, отразившейся на лице коренастого шотландца.

– Мне очень жаль, – прошептала она и сама удивилась своей искренности.

– Теперь это уже давняя история. – Он пожал плечами, вызвав у нее болезненную улыбку.

– Прошлое может долго оставаться с нами, Мердок.

– Ты права, детка.

– Вы с Дуганом были… друзьями? – рискнула спросить Фара, зная, что его воспоминания о прошлом будут добрее, чем у Дориана Блэквелла.

Мердок сдвинулся с места и начал отступать к двери ванной комнаты.

– Я обязан ему жизнью, причем не один раз. А в связи с этим я обязан жизнью и тебе, – заявил он.

– Это еще почему? – изумилась Фара, чувствуя себя неловко от почтения на его милом лице.

– Ну как же, ты ведь его Фея, его жена-леди во всех смыслах и целях. Мы пообещали Дугану Маккензи, что разыщем тебя. Что будем защищать тебя. Что, если сможем, обеспечим тебе такую жизнь, какая у тебя должна быть, какую он желал бы для тебя.

Слезы опять начали застилать глаза Фары, и она яростно заморгала, смахивая их.

– А он рассказал вам о нашем обручении, когда мы были еще совсем юными?

– Да, это была одна из наших любимых историй, – отозвался Мердок.

– Правда? – Приятное удивление стало заполнять ее грудь, и Фара ухватилась за него. – Вы хотите сказать, что Дуган что-то обо мне рассказывал? Должно быть, это было очень утомительно и неинтересно.

Подойдя к Фаре, Мердок ласково взял ее за руку и повел к двери, ведущей в примыкавшую к спальне ванную.

– Ты не можешь понять, что такое тюрьма, детка. Когда каждая ночь проходит в страхе и отчаянии, неделя может показаться целой жизнью, а год становится вечностью.

Босые пальцы ног Фары свернулись на холодном белом мраморном полу с серебристыми и голубыми прожилками. Позолоченные серебряные зеркала и изящная белая мебель, обитая тканью самого смелого оттенка кобальта, казались почти лишними в этой комнате.