Разговоры Пушкина

– Никогда и ни на одну критику моих сочинений я не напечатаю возражения, но не отказываюсь писать в этом роде на утеху себе[203].

К.А. Полевой. Записки. ИВ 1887, № 6, стр. 567.

6 мая [воскресенье]

Ходил в Летнем саду. Видел Пушкина, Плетнева и Вяземского. Пушкин взял под руку. «Походите с нами», и я ходил по саду. «Вы здесь гуляете в качестве чиновника, а не в качестве наблюдателя и поэта (на мне орден). У меня нет детей, а все [выб…ки]. Не присылайте ко мне вашего журнала»[204].

Б.М. Федоров. Из дневника. А.С. Пушкин. Изд. журн. «Русский библиофил» 1911, стр. 34.

8 декабря

К Пушкину… [он] говорил о Карамзине:

– Летописатель XIX столетия. Я вижу в нем то же простодушие, искренность, честность – он ведь не нехристь, – и здравый ум, – по крайней мере, я знаю это о двух последних томах. Чинов не означал, а можем ли мы познакомить с нынешней Россией, например, не растолковавши, кто такие действительный тайный советник и коллежский регистратор?

М.П. Погодин. Дневник. ПС, XIX–XX, стр. 91.

30 декабря

В 1828 г. я часто встречался с Пушкиным и однажды предложил ему вписать что-нибудь из своих стихов в мой альбом. Он при мне же вписал известные стихи: «Муза»[205]. На вопрос мой, отчего эти пришли ему на память прежде всяких других, – «Я их люблю, – отвечал Пушкин, – они отзываются стихами Батюшкова»[206].

Н.Д. Иванчин-Писарев[207]. Альбомные записи. «Москвитянин» 1842, II, стр. 147.

Конец 1828 г. – начало 1829 г.

…С.] Норов[208] встретился с ним [Пушкиным] за год или за полтора до его женитьбы. Пушкин очень любезно с ним поздоровался и обнял его. При этом был приятель Пушкина [В.И.] Туманский[209]. Он обратился к поэту и сказал ему:

– Знаешь ли, Александр Сергеевич, кого ты обнимаешь? Ведь это твой противник. В бытность свою в Одессе он при мне сжег твою рукописную поэму…

– Нет, – сказал Пушкин, – я этого не знал, а, узнав, теперь вижу, что Авраам Сергеевич не противник мне, а друг, а вот ты, восхищавшийся такою гадостью, как моя неизданная поэма[210]

, настоящий мой враг.

Со слов А.С. Норова. А.В. Никитенко. Записки и дневник, СПб., 1905, II, стр. 240.

1828–1829 гг.

В это время он [Пушкин] очень усердно ухаживал за одной особой[211], к которой были написаны стихи: «Город пышный, город бедный…» и «Пред ней, задумавшись, стою…».

Несмотря, однако же, на чувство, которое проглядывает в этих прелестных стихах, он никогда не говорил об ней с нежностью и однажды, рассуждая о маленьких ножках, сказал:

– Вот, например, у ней вот какие маленькие ножки, да чорт ли в них?

В другой раз, разговаривая со мною, он сказал: «Сегодня Крылов просил, чтобы я написал что-нибудь в ее альбом».

– А вы что сказали? – спросила я.

– А я сказал: Ого!

В таком роде он часто выражался о предмете своих воздыханий. Когда Дельвиг с женою уехали в Харьков, я с отцом и сестрою перешла на их квартиру, Пушкин заходил к нам узнавать о них и раз поручил мне переслать стихи к Дельвигу, говоря:

– Да смотрите сами не читайте и не заглядывайте.

Как в ненастные дни собирались они…[212]

А.П. Керн. Майков, стр. 251–252.

1829 г.

У княгини Зинаиды Волконской[213] бывали литературные собрания понедельничные, на одном из них пристали к Пушкину, чтобы прочесть. В досаде он прочел «Чернь»[214] и, кончив, с сердцем сказал:

– В другой раз не станут просить.

С.П. Шевырев[215]. Воспоминания. Майков, стр. 331.

Начало года

…[Пушкин] все еще хотел казаться юношею. Раз как-то… я произнес стих его, говоря о нем самом:

Ужель мне точно тридцать лет?[216]

Он тотчас возразил:

– Нет, нет! У меня сказано: «Ужель мне скоро тридцать лет». Я жду этого рокового термина, а теперь еще не прощаюсь с юностью.

Надобно заметить, что до рокового термина оставалось несколько месяцев!

К.А. Полевой. Записки. ИВ 1887, № 6, стр. 569.

Январь. Тверская губ., с. Павловское…П.И. Вульфа

Былсо мной в это время и такой случай. Один из родственников Павла Ивановича [Вульфа][217] пробрался ночью ко мне в спальню, где я спала с одной старушкой прислугой. Только просыпаюсь я, у моей кровати стоит этот молодой человек на коленях и голову прижал к моей голове…

– Ай! Что вы? – закричала я в ужасе.

– Молчите, молчите, я сейчас уйду, – проговорил он и ушел.

Пушкин, узнав это, остался особенно доволен этим и после еще с большим сочувствием относился ко мне.