Мы грустно переглянулись с д’Аршиаком. Пушкин затем немного успокоился.
– Впрочем, – добавил он, – я признал и готов признать, что г. Дантес действовал как честный человек.
– Больше мне и не нужно, – подхватил д’Аршиак и поспешно вышел из комнаты.
Вечером на бале С.В. Салтыкова[408]
свадьба [Дантеса и Е.Н. Гончаровой] была объявлена, но Пушкин Дантесу не кланялся… Свадьбе он не верил.– У него, кажется, грудь болит, – говорил он. – Того гляди, уедет за границу. Хотите биться об заклад, что свадьбы не будет? Вот у вас тросточка. У меня бабья страсть к этим игрушкам. Проиграйте мне ее.
– А вы проиграете мне все ваши сочинения?
– Хорошо. (Он был в это время как-то желчно весел.)
– Послушайте, – сказал он мне через несколько дней. – Вы были более секундантом Дантеса, чем моим; однако я не хочу ничего делать без вашего ведома. Пойдемте в мой кабинет.
Он запер дверь и сказал:
– Я прочитаю вам мое письмо к старику Геккерену[409]
. С сыном уже покончено… Вы мне теперь старичка подавайте.…он прочитал мне всем известное письмо к голландскому посланнику. Губы его задрожали, глаза налились кровью.
Тем, кто обращался к нему с поздравлениями [по поводу помолвки Дантеса с Е.Н. Гончаровой], он отвечал во всеуслышание:
– Tu l’as voulu, Georges Dandih [Ты этого хотел, Жорж Дандин].
Раз, выходя из театра, Данзас встретил Пушкиных и поздравил Катерину Николаевну Гончарову, как невесту Дантеса; при этом Пушкин сказал, шутя, Данзасу:
– Ma belle soeur ne sait pas maintenant de quelle nation elle sera: Russe, Française ou Hollandaise?! [Моя свояченица не знает теперь, какой национальности она будет: русской, французской или голландской?!].
Был на балу у Е.Ф. Мейендорфа[411]
. Он и жена говорили о Пушкине, о данном мне поручении перевесть для государя рукопись генерала Гордона[412]. Я не танцовал и находился в комнате перед залой. Вдруг вышел оттуда Александр Сергеевич с Мейендорфом и нетерпеливо спрашивал его:– Mais où est-il donc? Où est-il donc? [Но где же он? Где же он?]
Егор Федорович нас познакомил. Пошли расспросы об объеме и содержании рукописи.
Пушкин удивился, когда узнал, что у меня шесть томов in 4° и сказал:
– Государь говорил мне об этом манускрипте, как о редкости, но я не знал, что он столь пространен.
* Во время танцев я зашел в кабинет, все стены которого были увешаны рогами различных животных, убитых ярым охотником, и, желая отдохнуть, стал перелистывать какой-то кипсэк.
Вошел Пушкин.
– Вы зачем здесь? Кавалергарду, да еще не женатому, здесь не место. Вы видите, – он указал на рога, – эта комната для женатых, для мужей, для нашего брата.
В одно из своих посещений г. Краевский[415]
застал Пушкина, именно 28 декабря 1836 г., только что получившим пригласительный билет на годичный акт Академии наук.– Зачем они меня зовут туда? Что я там буду делать? – говорил Пушкин. – Ну, да поедемте завтра.
– У меня нет билета.
– Что за билет! Поедемте. Приезжайте ко мне завтра и отправимся.
29 декабря г. Краевский пришел. Подали двуместную, четвернею на вынос, с форейтором, запряженную карету, и А.С. Пушкин с А.А. Краевским отправились в Академию наук.
Перед этим только что вышел IV том «Современника» с «Капитанскою дочкою». В передней комнате Академии, пред залом, Пушкина встретил Греч – с поклоном чуть не в ноги:
– Батюшка, Александр Сергеевич, исполать вам! Что за прелесть вы подарили нам! – говорил с обычными ужимками Греч. – Ваша «Капитанская дочь» чудо как хороша! Только зачем это вы, батюшка, дворовую девку свели в этой повести с гувернером?.. Ведь книгу-то наши дочери будут читать!..
– Давайте, давайте им читать! – говорил в ответ, улыбаясь, Пушкин.
Вошли. За столом на председательском месте, вместо заболевшего Уварова, сидел кн. М.А. Дондуков-Корсаков, лучезарный, в ленте, в звездах, румяный и весело, приветливо поглядывал на своих соседей академиков и на публику…