Дантес выстрелил первый и ранил Пушкина в живот; потом подбежал к нему, но Пушкин сказал: «Погодите, я еще не выстрелил». Приподнялся на одно колено и ударил… Узнав, что противник ранен в руку, сказал: «Это значит, что еще не кончено…»
…Когда Геккерен упал от полученной контузии и Пушк[ин] на минуту думал, что он убит, доброта сердца в Пушкине взяла верх и он сказал à peu près [приблизительно следующее]: «Tiens! Je croyais que sa mort me ferait plaisir; à présent je crois presque que cela me fait de la peine!»
[Скажите! Я думал, что его смерть доставит мне удовольствие; теперь как будто мне это причиняет страдание!]
Он упал на шинель, служившую барьером, и не двигался, лежа вниз лицом. Секунданты и Геккерен подошли к нему; он приподнялся и сказал: «Подождите, у меня хватит силы на выстрел». Геккерен стал опять на место… Пушкин после выстрела подбросил свой пистолет и воскликнул: «Браво!..» Придя в себя, он спросил д’Аршиака:
– Убил ли я его?
– Нет, – ответил тот, – вы его ранили.
– Странно, – сказал Пушкин. – Я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет. Впрочем, все равно. Как только мы поправимся, снова начнем.
Геккерен пошатнулся и упал. Пушкин кинул вверх свой пистолет и вскрикнул: «Браво!». После, когда оба противника лежали, каждый на своем месте, Пушкин спросил Даршиака: «Est-il tué?» – «Non, mais il est blessé au bras et à la poitrine». – «C’est singulier: j’avais cru que cela m’aurait fait plaisir de le tuer; mais je sens que non». Даршиак хотел сказать несколько мировых слов, но Пушкин не дал ему времени продолжать. «Au reste, c’est égal; si nous rétablissons tous les deux, ce sera à recommencer».
[ «Убит ли он?» – «Нет, но он ранен в руку и грудь». – «Странно: я думал, что мне будет приятно его убить, но чувствую, что нет. Впрочем, все равно: если мы оба поправимся, то надо начать снова».]
Покамест противник садился в сани Пушкина и отправлялся домой, самого Пушкина переносили в карету, заранее приготовленную семейством его соперника на случай несчастия. Пушкин еще поглядел вслед удаляющегося врага и прибавил: «Мы не все кончили с ним…»
Пушкин вспомнил про дуэль общего знакомого их, офицера московского полка Щербачева, стрелявшегося с Дороховым, на которой Щербачев был смертельно ранен в живот, и, жалуясь на боль, сказал Данзасу: «Я боюсь, не ранен ли я так, как Щербачев».
Камердинер взял его в охапку. «Грустно тебе нести меня?»
Камердинер Пушкина вынес его на руках из кареты, и раненый ласково спросил его: «Грустно тебе нести меня?»
* По приезде домой, однако ж, раненый почувствовал смерть и сказал: «Теперь я вижу, что я убит».
* Он уже лежал на диване, когда она [Н.Н. Пушкина] вошла в кабинет, взял ее руки, поднес к губам своим и молвил: «Благодарю Бога: я еще жив, и ты возле меня».
Приезд его: мысль о жене и слова, ей сказанные: «Будь спокойна, ты ни в чем не виновата».
Первые слова его жене… были следующие: «Как я счастлив! Я еще жив, и ты возле меня! Будь покойна! Ты не виновата; я знаю, что ты не виновата…».
Жена, пришедши в память, хотела войти, но он громким голосом закричал: «N’entrez pas» [Не входите], ибо опасался показать ей рану…
В то время, когда его укладывали, жена, ни о чем не знавшая, хотела войти, но он громким голосом закричал: «N’entrez pas, il y a du monde chez moi» [Не входите, y меня люди]. Он боялся ее испугать.
…Увидев меня, дал мне руку и сказал: «Плохо со мною». Мы осматривали рану, и г-н Задлер[439]
уехал за нужными инструментами.Больной громко и ясно спрашивал меня: