Идя к государю, Арендт спросил Пушкина, не хочет ли он передать ему что-нибудь.
– Скажите государю, что умираю и что прошу прощения у него за себя и за Данзаса.
Когда я к нему вошел, он спросил, что делает жена. Я отвечал, что она несколько спокойнее.
– Она, бедная, безвинно терпит и может еще потерпеть во мнении людском, – возразил он. – Не уехал еще Арендт?
Я сказал, что доктор А[рендт] еще здесь.
– Просите за Данзаса, за Данзаса, он мне брат.
Желание П[ушкина] было передано доктору А[рендту] и лично самим больным повторено…
Я спросил П[ушкина], не угодно ли ему сделать какие-либо распоряжения.
– Все жене и детям, – отвечал он, – позовите Данзаса.
Д[анзас] вошел.
П[ушкин] захотел остаться с ним один.
Danzass… lui disait, qu’il était prêt à le venger de celui qui l’a frappé.
– Non, non, répondit – il, – paix, paix.
[Данзас… сказал ему, что он готов отомстить тому, кто его ранил. «Нет, нет, – возразил он, – успокойтесь, успокойтесь»].
…Когда Данзас упомянул о Геккерене, он [Пушкин] сказал:
– Не мстить за меня! Я все простил!
Данзас… спросил его: не поручит ли он ему чего-нибудь, в случае смерти, касательно Геккерена?
– Требую, – отвечал он [Пушкин] ему, – чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христианином.
Когда Пушкин после роковой дуэли лежал на смертном одре и к нему пришел его секундант Данзас, то больной попросил его подать ему какую-то небольшую шкатулочку. Из нее он вынул бирюзовое колечко и, передавая его Данзасу, сказал:
– Возьми и носи это кольцо. Мне его подарил наш общий друг, Нащокин. Это – талисман от насильственной смерти[446]
.В последнее посещение Пушкина (весной 1836 г.) Нащокин настоял, чтобы Пушкин принял от него… кольцо от насильственной смерти… По свидетельству Данзаса, он не носил его во время дуэли, а на смертном одре сказал Данзасу, чтобы он подал ему шкатулку, вынул из нее это бирюзовое кольцо и отдал Данзасу, прибавивши: «Оно от общего нашего друга».
Иногда, но редко, подзывает к себе жену и сказал ей:
– Будь спокойна, ты невинна в этом.
* Прежде получения письма государя сказал:
– Жду царского слова, чтобы умереть спокойно.
И еще:
– Жаль, что умираю; весь его бы был.
Больной испытывал ужасную муку. Но и тут необыкновенная твердость его души раскрылась в полной мере. Готовый вскрикнуть, он только стонал, боясь, как он говорил, чтобы жена не услышала, чтоб ее не испугать.
– Зачем эти мучения, – сказал он, – без них я бы умер спокойно.
Наконец боль, по-видимому, стала утихать, но лицо его выражало глубокое страдание…
– Жену, просите жену, – сказал П[ушкин]. Она с воплем горести бросилась к страдальцу… Я спросил его, не хочет ли он видеть своих друзей.
– Зовите их, – отвечал он…
– Что сказать от тебя царю? – спросил Жуковский.
– Скажи, жаль, что умираю, весь его бы был, – отвечал Пушкин…
Я взял больного за руку и щупал его пульс. Когда я оставил его руку, то он сам приложил пальцы левой своей руки к пульсу правой, томно, но выразительно взглянул на меня и сказал:
– Смерть идет…
Приезда Арендта он ожидал с нетерпением.
– Жду слова от царя, чтобы умереть спокойно…
* Кажется, Виельгорскому[447]
сказал он однажды:– Жду Арендта и царского слова, чтобы умереть спокойно.
* Это были душу раздирающие два дня; Пушкин страдал ужасно, он переносил страдания мужественно, спокойно и самоотверженно и высказывал только одно беспокойство, как бы не испугать жены. «Бедная жена, бедная жена!» – восклицал он, когда мучения заставляли его невольно кричать.