Разлюбил – будешь наказан!

– Что ты орешь? Ты пойди на свою красоту поори!

– Как меня уже это достало! – Он швырнул в меня связку ключей.

– И меня достало! Я уеду от тебя! – пропела я свой последний хит и опять хлопнула дверью.

Докатились! Да лет пять бы назад мы бы вместе в обморок рухнули от такой классной тачки. Сходили бы отметить куда-нибудь, катались бы всю ночь, и на заднем сиденье… Ох! А теперь… Я смотрю из своей башни, как мой муж выходит на парковку. Мужики его обступили. Как маленькие! Глазеют на новую игрушку. И Оля за ним, от бедра, на мое законное переднее сиденье прыгает. «В налоговую!» Вот как это теперь называется.

И я поеду. Заведу свой тарантас. Покатаюсь по городу. Помыкаюсь одна по миру. Сначала потрачу все деньги. Все до копейки на разную фигню спущу. А потом отвезу детей в зоопарк – «К жирафам!». И знать не хочу, когда он вернется.

Выдрипываюсь я обычно до вечера. И всегда возвращаюсь домой. А куда же еще мне с детьми и с такой огромной собакой возвращаться? Я не могу жить одна, я беззащитная, слабенькая, доверчивая, меня так легко обидеть. Тигр меня охраняет. Нет, это не он заточил меня в башню. Это я сама заточилась. Тигр ни в чем не виноват. Надо срочно мириться, у него же утром самолет.

Собираю мужу чемодан, бегаю со шваброй и время от времени поглядываю в окно. Нет, не вернулся еще. Разлюбил, и за это будет казнен. Хотя ужин на всякий случай надо приготовить. И грязь эту на лестнице наконец-то…

Моя маленькая дочка ползает под столом. Пробует собачий корм. Ей нравится. Ей хорошо, а мне плохо. Я срываю зло на сыне:

– Ну, убери ее! Ты видишь, она ест из собачьей миски, – говорю я противным директорским голосом и режу, режу, режу лук на тонкие колечки.

А чего орать? Корм отличный, тридцать процентов протеина, витамины – волноваться нечего. Ох, палец порезала! И телефон запел не вовремя. Держу окровавленную руку в полотенце и опять на сына:

– Телефон! Подай мне телефон, что, не слышишь? Где? Откуда я знаю! Ищи.

Это тигр, больше мне никто не звонит. Говорит неожиданно ангельским голосом:

– Крошка, ты дома? У меня для тебя сюрприз.

А сам уже подъезжает, уже сигналит. Я выхожу на балкон и вижу – за ним катится фургончик. Из него выскакивают два грузчика, вытаскивают большую длинную коробку. Антон улыбается мне снизу. Улыбается! Хоть и на какой-то звонок отвечает, а смотрит на меня, мне рукой машет! Что там в коробке? Неужели? Беговая дорожка! Моя тяжелая артиллерия!

– Это еще не все. – Он забегает на ступеньки в мою башню и достает из кармана…

Простите… Знаю, знаю, как неприлично хвалиться… но это была маленькая бархатная коробочка, а в ней… темно-синие камушки… в белом… Все-все-все, молчу. Молчу-молчу. Оказывается, я обожаю сапфиры!

Мама мия! Он меня целует! В губы! Сам! Без принуждения! Кажется, ему даже приятно.

– А ты думала, я уеду в твой день рожденья, оставлю тебя одну и без подарка? – улыбнулся мой ангел и улетел.

Улетел и давай названивать. Из Милана: «Крошка, ты лучше всех. Я без тебя не могу… Здесь такая обалденная пицца. А мясо фуфел, ты в сто раз вкуснее готовишь…» Из Болоньи: «Крошка! Мы тут у Антонио на заводе. Какой у него винный погреб! Я показал всем твои фотографии. Итальянцы оползли, у них такие страшные бабы…» Из Вероны: «Крошка! Я тут в замке у Джульетты в журнальчике расписался. Да есть тут специальный журнальчик. Пишешь имена – и любовь гарантирована. Титяк тоже расписался…»

Вижу, вижу, как вас затошнило от этой идиллии. Ничего не поделаешь – многим неприятно, когда у других все хорошо. Все, молчу. Понимаю вас прекрасно. Меня тоже иногда передергивает от чужого счастья.

17. Люблю!

Третий день собираюсь вам рассказать, как он сказал «люблю». Третий день собираюсь и не могу. Только сяду за комп – зависаю. Меня уносит на горячий песок, и я опять иду рядом с ним, забегаю босыми ногами в мягкую пену… А дети тянут за руки, то кормить, то играть, то уроки помочь… Я размешиваю мед в теплом молоке, а сама чувствую песок в летних шлепанцах. Уже пора бы сказку на ночь, а потом я свободна, и все вам расскажу, но… опять не получается. Обнимаю свою маленькую помпуху, буроблю ей: «Я снесу вам другое яичко, не золотое, а простое», закрываю глаза – и с концами… улетаю к нему, на пляж. Даже правое плечо становится теплее, как раньше, когда он был совсем близко. И море опять шумит в моей пустой бесстыжей голове.

Мы идем вдоль волны по мокрому песочку. Я оборачиваюсь посмотреть, как исчезают следы. Забежала по колено освежить ножки. Один шлепанец соскочил, его подхватило волной, еле успела поймать – сарафан мокрый.

Антон сегодня молчит. Наблюдает за мной. Его глаза похожи на два выстрела. Цветастая рубашка отлетает на ветру. Плечи разворачиваются изящно и легко. Пытается пристроить на нос темные очки. С местного рынка, от Ашота, кривые, само собой. Обхохочешься! Антон улыбнулся: «Мне с очками не везет», и снова серьезный-серьезный.