Разные люди

— Анатолий Григорьевич, нельзя ли поконкретнее, — морщась, попросил Епископосов. — Простите, но я, к сожалению, почти не располагаю временем. Завтра утром мой доклад в межведомственной комиссии по совершенствованию управления строительным производством, и мне еще предстоит поработать над материалом.

— Извините, профессор, я этого не знал, — смутился Анатолий. — Мы хотим продать гостиную, часть картин и, может быть, еще что-нибудь, ибо нам, так сказать, требуются деньги.

— Гостиная мне не подойдет, — сухо сказал Епископосов. — Я, знаете, собираю только булевскую мебель, а у вас русский ампир. А вот живопись я, наверное, куплю. Вы сами собирали эту коллекцию?

— Нет, что вы! Это собрание нашей дальней родственницы, ныне покойной тетушки моей матери. А вот и она сама в молодости, — Анатолий показал на поясной портрет Варвары Герасимовны, висевший неподалеку от двери.

— Простите, а кто эта дама с карапузом на руках? — игриво спросил Епископосов, подходя к картине с ценнейшей рамой из резного дерева. — Тоже ваша родственница?

Он расчетливо рядился под простака, по опыту зная, что это идеальная маска для покупателя.

— Георгий Аристакесович, это… э-э… дева Мария, — тихо ответил Анатолий.

— Та самая? — воскликнул Епископосов, привычно вживаясь в образ простодушного ценителя прекрасного. — Я, знаете, представлял ее по-другому, несколько старше и серьезнее. Ну, в общем, как в Лувре. А здесь у вас что за сюжетец?

— Это «Тайная вечеря».

— Что вы говорите? — Епископосов сверкнул глазами. — Как интересно! Что же они так увлеченно обсуждают?

— Видите ли, Георгий Аристакесович, это затрапезная беседа, в процессе которой Христос со своими учениками учредил таинство святой Евхаристии.

— Любопытно… — Епископосов потрогал пальцем старый холст. — Простите, Анатолий Григорьевич, вы верующий?

— Нет, я атеист.

«Тогда он, по-видимому, интеллигентный человек, — решил Епископосов. — Вот уж никогда бы не подумал. Но будем надеяться, что он не разбирается в ценах на старину».

— За сколько вы уступите деву Марию? — спросил он, критически оглядывая полотно.

— Я не знаю… — стушевался Анатолий.

— Георгий Аристакесович, раз вы сами известный коллекционер, вам и определять цену, — угодливо предложил Станислав Антонович. — Анатолий Григорьевич, ты, разумеется, не против?

При всех несомненных достоинствах предложение Станислава Антоновича, по мнению Епископосова, было излишне лобовым и, кроме того, прозрачно указывало на его компетентность, а игра с открытыми картами не входила в намерения Георгия Аристакесовича. Поэтому он снова поморщился.

— Пожалуйста, я согласен, — помолчав, ответил Анатолий.

— Глаза у нее… мм… как будто шалые, — заметил Епископосов, продолжая изучать «Марию с младенцем». — Станислав Антонович, ты не находишь?

— Определенно шалые, Георгий Аристакесович, — мгновенно отреагировал брюнет. — Анатолий Григорьевич, ты, брат, поимей это в виду. Глаза должны повлиять на цену. Понятно?

Анатолий промолчал.

— Мм… Полотно без подписи, холст в двух местах поврежден и изрядно грязен, — вслух рассуждал Епископосов, не сводя глаз с рамы, которая сама по себе стоила никак не меньше трехсот рублей. А может быть, значительно больше. — Краски пожухли и сплошь покрылись волосяными трещинками. Уверен, что реставраторы потребуют массу денег. Я полагаю, Анатолий Григорьевич, что четыреста пятьдесят рублей — это максимум, на который вы можете претендовать.

— Ну, Анатолий Григорьевич, соглашайся, — торопил брюнет. — Цена хорошая.

Валерия затаила дыхание.

— Имей в виду, Георгий Аристакесович тебе дело говорит, — добавил брюнет, с умилением поглядывая на накрытый стол.

— Я не возражаю, — ответил Анатолий, потупив взор.

У Валерии отлегло от сердца.

— А там, в углу, у вас, кажется, Клевер? — спросил повеселевший Епископосов, медленно двигаясь вдоль стены.

— Совершенно верно.

— Как называется картина?

— «Зимний пейзаж».

Сюжет картины не заинтересовал Епископосова. На полотне был изображен клюквенного оттенка закат, голые деревья, земля, покрытая рыхлым, ноздреватым и местами закоптившимся снегом и стая там и сям летавших, сидевших и прыгавших ворон, которых и по сей день можно даром увидеть в московских дворах возле баков с мусором. Но Клевер — это имя. Одна его подпись стоит не меньше тысячи рублей.

— Позвольте, она вся в дырках! — брезгливо произнес он, подойдя вплотную к картине. — Что с ней случилось?

— Видите ли, Георгий Аристакесович, во время войны мы эвакуировались в Челябинск, а нашу комнату временно занял тыловой служака. С картинами обращался, мягко говоря, небережно.

— Любопытно! — усмехнулся Епископосов. — Но почему же картина Клевера пострадала больше других?

— Птицы… Там много птиц. Может быть, он охотился на них? — сымпровизировал Анатолий.

— Логично, — милостиво согласился Епископосов. — С учетом оригинального увлечения того временного жильца я готов заплатить за Клевера триста семьдесят рублей. Больше не могу, потому что реставрация станет в копеечку. Такая сумма вас устроит?

— Да, — быстро подтвердил Анатолий. Валерия просветлела.