Сейчас наша «Козуля» радостно прыгала, а мы улыбались, глядя на нее. Что будет непросто, я догадывалась и раньше, а сейчас то самое чувство вины и стыда, при помощи которого мною «легко манипулировать» не давало толком рассмотреть Вадима, прямо взглянуть ему в глаза. Но то, что он не стал тупо сидеть в кабинете, показывая характер и выдерживая заданный в телефонном разговоре тон… от этого повеяло неясным теплом, это немного успокаивало. Даже появилась надежда, что не обязательно мы будем общаться как судья и преступник.
А нет…похоже, надеялась я зря. На Янкины вопли и топот стали выглядывать из кабинетов сотрудники, которые не уходили на обед, и Вадим быстро стер улыбку с лица, молча подхватил дочку на руки, развернулся и пошел к своему кабинету. И ни слова мне. Я шла за ним, здоровалась, улыбалась… Эта приклеенная улыбочка досталась и Вадиму, когда я шагнула в его кабинет. Вспомнились слова Валентины — «кобелировал неприкрыто, нагло, напоказ». Наверняка сотрудники были в курсе и обсуждали, сплетничали… Осуждали или понимали его?
Отвела глаза, сжала губы… «держала паузу», чтоб ее! Но плакать расхотелось. И Янка дала мне время успокоиться — висела на шее у папы, щебетала свой коронный стишок. Я отошла к окну и ждала, когда она притихнет и даст нам поговорить.
— Присядь, — прозвучало за спиной… для меня, конечно же.
— Я постою. Нервничаю сильно… извини, — обернулась я и осталась стоять, опираясь поясницей о подоконник.
— Тогда не будем затягивать, — опустился он на диванчик и развернулся ко мне. Сидя в большом кресле, которое Вадим поднял для нее и старательно высунув язычок, Янка чиркала красным фломастером по раскрытому альбому. Новенькая семицветная пачка лежала рядом на столе — ждал, готовился к нашему приходу.
— Ты хороший отец, — как-то сами собой нашлись слова, — можешь ты сказать обо мне то же — что я не самая плохая мама?
— Я не собираюсь отбирать у тебя Яну, если ты подводишь к этому, — прищурил он болотные с карими крапинами глаза — как и у дочки.
Я смотрела на него и не понимала, что чувствую — когда обнимал и нес Янку, защемило в груди — от сожаления, жалости? Непонятно к кому… Теперь же становилось страшновато, потому что во взгляде его не было ни капли тепла — жесткий, прицельный, как у стрелка… или судьи — похоже, что все-таки немилосердного.
— Я и не отдала бы ее. Но все равно — спасибо.
— Это моя добрая воля, Кс…ения, — споткнулся он на моем имени, — захотел бы — отобрал. Но ты действительно хорошая мать, именно поэтому на первом месте у тебя должны быть интересы ребенка. Таскать ее по чужим квартирам неразумно — у нашей дочки есть дом, там ее одежда, игрушки, привычная обстановка. Поэтому твои слова об Урале… объясни мне их, пожалуйста.
— Это мой выбор, Вадим, — начала я тем же тоном, — мне не нужна твоя квартира, ты купил ее еще до свадьбы. И на каких правах я жила бы там? — сцепила я руки, нервно сминая пальцы.
— Матери моего ребенка, — свободно откинулся он в кресле, — и я смогу часто видеться с Яной, иногда забирать ее к бабушке…
— У тебя будут свои ключи… само собой, да? И я не смогу запретить тебе прийти, когда для меня это будет нежелательно, потому что неудобно же — квартира твоя, — дрогнул предательски голос, — а если я когда-нибудь снова захочу семью?
— Значит, следующего мужа выбирай тоже с квартирой. У тебя была семья! — чуть подался он ко мне.
Янка замерла и насторожено посмотрела на него, потом на меня: — Мамацька?
— Да, детка! Мы громко разговариваем с папой, все хорошо… рисуй, — подошла я к ней, — о! Какие красивые линии получаются. Рядом еще зеленую и синенькую проведи… У меня не было семьи, Вадим, — подняла я голову от исчирканной красным страницы альбома, — все те полтора месяца — до отъезда к маме. Я очень старалась, чтобы она была. Уговорила себя, что твои… нежности по телефону с другой женщиной мне просто послышались. Ты же не мог так поступить со мной — за спиной, исподтишка, как вор и предатель. А ты тогда смотрел и не видел меня — что я всегда накрашена, причесана, красиво одета… для тебя. Новое белье… комплект — розовое с серебром, тот фасон, что ты когда-то хотел — развратный… фасон, — давила я в себе слезы, — ты хоть помнишь его… на мне?
— Да, — скрестил он на груди руки, с вызовом глядя мне в глаза.
— И какие там трусики? — криво улыбнулась я.
— Это в них ты… с-с первым встречным? — задушено прошипел он, быстро взглянув на Янку.
— Не по-омнишь, а я в них глупо лезла тебе на глаза — в нашей спальне… постели, — буквально замутило меня от ненависти в его глазах.
— Я все видел, — играл он желваками, — и все помню. И даже хотел…
— Только не меня, да? — задохнулась я тем же — ненавидела его сейчас так же сильно — сильнее! И если бы не Янка! Всплыли в памяти Валины советы, и я постаралась взять себя в руки: — Я уже в курсе, какой была… твоя женщина. Давай не будем собачиться… пожалуйста. Я сделала большую глупость и на прощение не рассчитываю… не нужно, но и ты не такой безгрешный, каким хочешь казаться.