Разведчик от бога

Миронов стих и больше ничего не говорил, уронив голову на грудь.

Егор больше не смотрел в сторону бывшего колхозного бригадира, презрение к которому укрепилось в его душе. Взгляд его был направлен только на лежавшего в кузове машины израненого Каманина – бледного, обескровленного и беспомощного. Мысленно он клялся сам себе, что сделает все возможное, чтобы спасти младшего сержанта, чтобы привести его живым в госпиталь и передать врачам. В том, что они непременно спасут его командира, он не сомневался, потому что ежедневно видел результаты их работы.

Неожиданно машина остановилась. Водительская дверца распахнулась. Шофер, встав одной ногой на подножку, нашел глазами Егора и громко сказал:

– Если ты местный, парень, показывай дорогу. Стучи по крыше, если что.

Разведчик кивнул в ответ.

– И держитесь там крепче, – добавил шофер, убираясь обратно в кабину, – я побыстрее ехать буду.

– Давай! – крикнул Егор и вцепился руками в борт.

Теперь он смотрел по сторонам, следил за направлением. Но глаза его то и дело отмечали раны на родной земле, где он вырос, работал в колхозе, озорничал с друзьями, помогал родителям. Это была его родина, та земля, за которую он сейчас воевал, за которую был готов отдать, не раздумывая, жизнь. И теперь она показывала ему свои многочисленные раны. То и дело возле дороги виднелись воронки от бомб, мин и снарядов. Попадались остовы сгоревших машин, развороченные повозки, лошадиные скелеты, снарядные гильзы.

Взгляд парня скользнул дальше, к горизонту, к полукилометровому просвету между участками леса, где вдали, среди крон деревьев, виднелись закопченные печные трубы. Это была его родная деревня, его малая родина. Чтобы разглядеть ее как следует спустя несколько месяцев после бегства от гитлеровской расправы, Егор немного привстал в кузове машины и впился глазами в горизонт. Грудь сдавило, к горлу подступил ком, подбородок затрясся, на веках выступила влага. Он захрипел, чтобы не дать себе заплакать, сдавил пальцами доски кузова так, что они должны были лопнуть.

Потом, взяв себя в руки, он тяжело задышал, будто попытался исторгнуть из себя внутренний пожар, лютую ненависть к жестокому врагу. Наконец он открыл глаза, отвлекая себя от нахлынувших мыслей, вспомнив просьбу шофера следить за дорогой.

Руин родной деревни больше не было видно. Прыгая по неровностям дороги, петляя между рвами и воронками, машина сначала ехала по лесу, потом выскочила на огромное, чуть покатое поле. Егор узнал и его. Здесь он работал на каникулах. С него, уставший, возвращался домой. Это поле обрабатывали жители его деревни. А простилавшееся рядом соседнее, разделенное неглубоким, но длинным оврагом, принадлежало колхозу, где председательствовал до войны тот самый солдат, которого Егор не узнал в госпитале.

От воспоминаний разведчика отвлек странный ревущий шум. Он был похож на громкий звук работающих на повышенных оборотах моторов. Рев приближался, и, чтобы заметить его, парню пришлось активно повертеть головой, пытаясь уловить источник и направление. В считаные секунды ему стало понятно, что шум двигателей принадлежит стремительно приближавшимся самолетам.

Егор увидел их. Боевые крылатые машины сделали круг над полем, по которому шла грузовая машина с ранеными бойцами. Потом, делая вираж, они отклонились к лесу, показав сидевшим в грузовике людям кресты на своих лопастях. Снова сделали круг с набором высоты и, полностью развернувшись, направились со снижением прямо на одинокую цель.

Увидев эту картину, Миронов заерзал и издал сдавленный тонкий звук, похожий на писк. Здоровой, незабинтованной ногой он начал скрести по доскам кузова, будто пытался оттолкнуться и вывалиться из машины.

Егор, крепко вцепившись левой рукой в борт, свободной правой скинул с себя винтовку и приготовился принять неравный бой с врагом. Он направил в сторону самолетов оружие, приготовился целиться, делая это так, как учили его в запасном стрелковом полку, как объяснял ему во время пребывания в госпитале раненый снайпер. За доли секунды разведчик воспроизвел в уме всю военную науку, все знания по ведению меткой стрельбы по воздушным целям. Решимость драться вселилась в него. Он приготовился к, возможно, последнему бою в своей жизни.

Увидев сжимающего одной рукой винтовку Егора, Миронов затрясся, нервно положил голову набок и еще глубже втянул ее в плечи. Он будто бы сжался в комок, забившись в угол.

Глаза Егора сузились, он всем своим существом ожидал приближения цели. Но все неожиданно случилось по-другому. Откуда-то со стороны дальнего леса прямо по самолетам ударило сразу несколько пулеметов. Небо окрасилось струей белых дымовых полос, слившихся в один сноп.

Стальные птицы заметили опасность, первая стремительно изменила направление, сделав правый вираж с уходом в сторону. За ней проследовала и вторая, тоже отклонившись от начальной траектории. Обе машины начали набирать высоту, одновременно удаляясь от леса, из которого по ним били скрытые кронами деревьев зенитчики.