Разведывательная деятельность офицеров российского Генерального штаба на восточных окраинах империи во второй половине XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

В кале находятся постоянно 40 артиллеристов с 1 старого типа медной пушкой из таифе[144] Гурджи (грузин); сарбазы эти давно принявшие ислам, сохраняли вполне свой грузинский тип. Кроме того, в самой кале и подле нее ютится до 35 семей персов. Приняли нас сарбазы очень любезно и охотно давали разные разъяснения. Говорили мы с ними с грехом пополам. Пригласили нас в калу, где какой-то старик поднес нам корзину с арбузами, за что получил от нас 4 крана. Походили по кале, возбуждая страшное любопытство женщин и детей. Оказалось, что большинство мужчин ушло на южный берег залива праздновать могаррам. Когда сарбазы поняли, что мы желаем охотиться, то весьма любезно предложили свои услуги, но говорили только, что наступило им время молитвы. Действительно, выкатили пушку и дали выстрел холостым зарядом, поджигая порох на затравке углем. Мы отчалили от берега, а сарбазы охотно обещали заехать к нам на пароход после своей вечерней молитвы могаррама, что и выполнили, прихватив с собою и арбузов. Я дал им еще 2 крана, но на охоту в шлюпке с матросами отправил только Бутакова. В мирное время обязанность сарбазов охранять на полуострове места охоты для шаха. Но за небольшой «пешкеш» они для русского офицера пошли охотно в загонщики. Поужинав с Соловцовым, мы долго наслаждались поистине чудной лунной ночью при зеркальном спокойствии Астрабадского залива (култука). Скоро мы накрепко заснули.

Утром 2/VIII Бутаков с охоты вернулся с рассветом, измученный и без всякого успеха. Рассказал, что заночевать пришлось на вышке бамбукового поля, но его чуть не съели насекомые, ибо он не догадался удалить оттуда какое-то старое тряпье. Вообще, теперь не время охоты. Жарко и душно для зверя, и он или забивается в густой камыш, или же уходит в горы. Уже два дня, как начался перелет птиц, крайне ранний и удивляющий персиян, которые объясняют это приближением суровой зимы.

В 8^h 15^m

утра снялись с якоря и пошли на S, на бугор сел. Кара-тепе. В 9^h 30^m

утра стали на якорь на 6 футов и вошли в устье р. Кара-тепе на четверке. Видны были в устье и в затонах этой речки целые эскадры туркменских лодок. Наша четверка подошла только к ближайшим из них, и Бутаков спросил билеты, которые оказались только у троих. Другие назывались персидскими или же принадлежащими ашур-адинскому переводчику Авету. Вообще, с дачей билетов и контролем их мы только скандалимся и стесняем плавание исключительно нашим подданным туркменам, ибо персидские туркмены скоро увиливают, заявляя, что лодки персидские и принадлежат какому-либо купцу. Даже начальник морской станции не знает, кто установил налог за билеты. Отчетности по этим билетам и штрафам (5 кранов за неимение билета) почти не ведется. Туркмены избегают брать билеты не потому, что им жалко дать требуемых денег, а потому, что их лишнее время продержат на Ашур-Адэ, с которым они стараются не иметь никакого дела. И вот идет туркмен скорее в кабалу к армянину, будет терпеть от него утеснения, чем иметь дело с русским начальником. Взять все лодки безбилетные на буксир в данном случае было немыслимо. Гоняться за ними в заливе нельзя даже на четверке. Я и посоветовал Бутакову ограничиться только опросом и замять безбилетных. Мне кажется, билеты надо отменить, так как смысла в них нет никакого, ибо теперь туркмены никого не грабят на море…

Выйти на берег нам было трудно в четверке и не было особой цели. Мы вернулись на «Чикишляр» в 10^h 30^m

yrpa. Купаемся, вода очень соленая. Надеюсь, что пароход пройдет повсюду, так как до сих пор наши измерения показывали большую глубину, чем обозначены на карте залива (1868 года). Поэтому Бутаков взял курс на SOO, и мы снялись с якоря, желая пройти вдоль южного берега залива. Глубина стала быстро уменьшаться, и мы, пройдя около 3-х миль, стали на 4-х футах, попав, очевидно, на довольно большую банку. Мы провозились на ней около 2-х часов времени… Наконец, взяв курс на NNW и заведя якорь, мы стащились с места и скоро выбрались на 6-и футовую глубину… В расстоянии 1 мили от Потемкинской косы «Чикишляр» взял курс на О, и дальше знакомым путем мы в 8^h 45^m [813] вечера достигли Ашур-Адэ… Бутаков съездил к начальнику морской станции с докладом. Вернулся, мы поужинали, а затем сражались в шахматы с Соловцовым, чем занимались и во время стоянки на мели, ибо Бутаков сильно волновался, и присутствие наше на палубе, видимо, стесняло его, а наши советы могли задеть его самолюбие как командира военного судна при аварии. Мы предпочли сойти в кают-компанию, где и сражались, по временам только справляясь через матросов, как идут наши дела. Завтра думаем съездить еще на берег выше Карасу и тем закончить свои исследования с парохода, а к вечеру и совсем его покинуть.