– А это, товарищ Сталин, потому, что вы эту страну создали, вложили в нее свою душу и из-за этого полностью отождествляете ее с собой – сказала Антонова. – Именно поэтому все пошло наперекосяк в тот момент, когда бразды правления попали в руки другого человека, не понимающего вашего замысла и, более того, отрицающего вашу модель развития Советского Союза.
И в этот момент генерал Бережной неожиданно прервал свое молчание.
– Я думаю, – сказал он, – что вам необходимо объявить СССР высшей фазой развития Российской империи, и тем самым соединить то, что было разорвано в семнадцатом году. Мол, династия Романовых была свергнута потому, что последний император в грубой форме отрицал социальный договор между властью и народом, в силу чего возмущение самых широких масс дошло до точки кипения.
– Вы это серьезно, товарищ Бережной? – спросил вождь. – А то, как вы знаете, я шюток не люблю.
– Вполне серьезно, товарищ Сталин, – ответил Бережной. – В Древнем Риме, когда Республика находилась в опасности, Сенат вручал одному из полководцев так называемый империум, делая его полномочия неограниченными. Вместо Сената у нас тут, в Советском Союзе, имеется ЦК ВКП(б), а во всем прочем совпадения стопроцентные. Именно такую страну, лидер которой имеет неограниченные полномочия и такую же неограниченную ответственность перед Историей, вы и создавали последние двадцать лет. А иначе было никак. Я, знаете ли, человек чисто военный, а потому глубоко практичный, в силу чего являюсь категорическим противником всяческого коллегиального управления и парламентаризма. Если в стране есть яркий лидер, то парламент играет декоративную роль и раз за разом послушно утверждает его решения; если такого лидера нет, то любое представительское учреждение становится источником политического хаоса и деструктивной политики, когда несколько политических сил борются как лебедь, рак и щука. И неважно, сколько в таком органе будет депутатов – пятьдесят или пятьсот…
– Мы знаем, – медленно произнес Сталин, – что многие ваши товарищи называют Советский Союз Красной Империей, не вкладывая в эти слова никакого отрицательного смысла, а даже наоборот, считая, что тем самым делают нам комплимент. Но почему так? Ведь в нашей памяти слово империя олицетворяет что-то отсталое, с нищетой для большинства населения и немыслимой роскошью для тонкого слоя аристократов и нуворишей.
– Наверное, потому, – сказала Антонова, – что мы воспринимаем понятие "Империя" строго в рамках политологического словаря: "Империей обозначается крупное государственное образование, объединяющее несколько стран и народов вокруг единого политического центра под эгидой универсальной идеи цивилизационного, религиозного, идеологического, иногда экономического характера…" Наш двадцать первый век изрядно удален и от вашего времени и от времен значительно более великих, чем царствование Николая Последнего. С такой временной дистанции героизм бойцов Красной Армии на полях Великой Отечественной Войны и доблесть из предков на Полтавском поле, во времена Екатерины Великой, на Бородинском поле, на Шипке и при обороне Порт-Артура выглядят одинаково священными. На наш взгляд, важны не цари и их приближенные (если это не Петр Великий или князь Потемкин-Таврический), а те, кто прокладывал дороги, строил города, защищал Россию от иноземных захватчиков и раздвигал мечом границы. А как же иначе маленькое Московское княжество, по территории равное какому-нибудь Лихтенштейну, который разглядишь не на всякой карте, примерно за пятьсот лет превратилось в крупнейшую мировую державу?
– Вы это серьезно, товарищ Антонова? – удивленно и немного раздраженно спросил Верховный.