Разжигая пламя

Бросив взгляд на внушительных размеров книгу с потёртым корешком, Седой тяжело вздохнул, поправил очки и принялся отыскивать нужную страницу. Фамилий, начинающихся на «К», было немало, пришлось попотеть, пока не нашёл нужную.

«Катон — одна из древнейших семей Прибрежья. Александр Катон — известный архитектор, принявший участие в проектировании Регнума.»

Седой хмыкнул и покачал головой: надо же, выходит, Керс потомок одного из основателей. Знал бы этот Александр, что ждёт его потомков, сжёг бы заветы к чертям собачьим.

Дальше шли какие-то имена не столь значимые и явно не имеющие к делу никакого отношения, но уже через пару строк Седой едва сдержался, чтобы не присвистнуть.

Перечитав трижды, он, ещё не веря собственным глазам, захлопнул книгу.

Вот почему фамилия показалась такой знакомой! Печально известная семья Катон, род которой прервался больше сотни лет назад. Выходит, всё же не до конца, раз воспитывал одного из них.

Седой смахнул испарину со лба и ухмыльнулся: забавно, как жизнь любит усложнять и так непростые вещи. Помнит ли мальчишка хоть что-нибудь из своего детства? Ему ведь лет восемь было, не меньше, хотя за четыре года ни разу не услышал от него даже малейших упоминаний о прошлом.

Разгладив чистый лист, Седой принялся записывать всё, что удалось узнать. Передаст письмом через своих. Как знать, когда свидятся, а утаивать такое не имел права. Мальчишке не мешало бы принять себя, простить за то, что натворил, встретиться со своим внутренним демоном лицом к лицу, а эти знания могли бы стать достойным оружием. В конце концов, не имея ни малейшего представления о своих предках, полностью познать себя невозможно.

Глава 5

Тёмная густая кровь, взгляд, полный безысходности, синяя полоса на стали. Твин переживала этот кошмар вновь и вновь, стоило лишь закрыть глаза.

Альтера бесследно исчезла, вот уже третий день от неё ни звука. Впрочем, так даже лучше: пока нужно разобраться в себе и как с этим жить дальше. Конечно, к ней накопилась уйма вопросов, но они подождут. Важнее выяснить, кем в действительности ей приходится принцепс, и, если подозрения подтвердятся… Даже представить сложно — что будет после.

Рядом кто-то прочистил горло. Твин вздрогнула, оглянулась. Восемьдесят Третья с укором качала головой, скрестив руки на груди:

— Так дело не пойдёт, Пятьдесят Девятая.

— Прости, — шмыгнула она носом. — Не заметила тебя.

— Да пробеги здесь взвод гвардейцев, ты даже не моргнёшь, а мне потом отвечать, вдруг что!

Твин виновато опустила глаза. Подставлять старшую не хотела, но стоило остаться наедине с собой, и тут же проваливалась в своего рода транс, не замечая ничего вокруг. Оставались только мысли, замыленные образы, силуэты и ноющее чувство тоски — предвестницы перемен.

— Я дам тебе два дня, — произнесла Восемьдесят Третья тоном, не терпящим возражений. — Разберись уже с этим, наконец. И чтобы после никаких косяков, ясно?

Твин энергично закивала, в очередной раз удивляясь умению старшей понять, проявить сострадание. Когда способен пережить чужую боль как собственную, наверное, сложно оставаться безучастным.

Восемьдесят Третья сжала её руку и склонилась над ухом:

— Поговори с ним. Он ждёт тебя.

От её слов внутри похолодело. Сама же хотела этого, так почему ноги вдруг стали ватными, а в животе образовался мерзкий ледяной ком?

— Иди, — мягко подтолкнула старшая. — Я тебя заменю. Два дня, слышишь? Не подведи меня, иначе собственноручно обхожу хлыстом так, что месяц на спине спать не сможешь.

Окинув её благодарным взглядом, Твин поспешила к кабинету принцепса. Разговор обещал быть непростым. Не раз задавалась вопросом: нужно ли оно вообще? Может, взять пример с Харо и забить на всё? Какая, к чёрту, разница, отец он ей или нет? Разве это вернёт маму? Разве это сделает её свободной?

Какой в этом смысл и для чего он захотел так цинично вломиться в её жизнь? Для чего нужны ответы, уже изначально бессмысленные в самом своём существовании? Глупо надеяться, что полегчает, а вот расковырять старую рану — проще некуда. Нужна ли эта боль сейчас, когда совсем одна, когда потеряла самое ценное…

Твин собрала всю свою смелость в кулак и постучала в дверь, которая тут же распахнулась. Принцепс, бледный, как бумага на столе за его спиной, вымученно улыбнулся и посторонился, пропуская внутрь.

— Рад, что ты решилась, — волнения в голосе даже не скрывал.

Она не знала, что ответить. Да что там, не знала, как себя вести и как его называть.

— Это было не просто… господин.

Он осторожно сжал её плечи и заглянул в глаза:

— Не называй меня так, умоляю!

От прикосновения Твин съёжилась, грудь сдавило стальным обручем, мерзкий комок горечи и обиды царапал горло, душил, норовил вылиться слезами.

— И как же мне к вам обращаться?

— Можешь по имени, можешь называть отцом… если захочешь, конечно.

— Отец… — впервые за всю жизнь Твин произнесла это слово осознанно, в его истинном значении — не вскользь, не втиснутым между фраз, а так, как и должно было произноситься ещё в далёком детстве.