Реальность сердца

Саннио послушно закрыл глаза и опустил голову. Все, что сказал Реми — об этом нужно думать позже, а сейчас — просто убрать в сундук и запереть на ключ, чтобы не мешало. Представить… это очень легко; гораздо сложнее было заставить себя не думать о дяде каждый день. Сотня картинок в памяти — выбирай любую. Первая встреча в кабинете мэтра Тейна, пристальный взгляд, тяжелый и оценивающий. Страх. Много страха — не угодить, не справиться, совершить ошибку, допустить оплошность. Ночевка в придорожной таверне. Взгляд через плечо; «Я не девица в церкви, чтобы меня разглядывать!». «Я в восторге от вашей доброты…» «Вы мне очень дороги таким, какой вы есть…». «…я за вас испугался.» Сколько было всего — от непонимания до любви, от страха до преданности… Саннио не сразу понял, что простым перебором картинок из памяти он ничего не добьется. Их было много, и каждая была дорога ему, но герцог Алларэ ждал совсем другого. Все элементы мозаики нужно было сложить, получив один-единственный четкий образ, и к нему — обратиться, так, словно дядя стоял рядом. Лицом к лицу, глаза в глаза. Вот этот шаг ему и не давался.

— Не могу. — Он открыл глаза. — Не получается. Наверное, я не умею.

— Не умеете, — кивнул Реми. — Но пробуйте же, Сандре, пробуйте, прошу вас!

Еще час бесплодных попыток привел к единственному итогу: у Саннио разболелась голова, да с такой силой, что он уже не мог сосредоточиться ни на чем. Сквозь мутную пелену слез он едва видел, что происходит вокруг — и досаду на лице собеседника, и огоньки свечей, которые зажег слуга, и оказавшегося рядом Андреаса, который сунул ему в руки кружку с настоем керторской розы и жасмина.

— Я прощу прощения, Алессандр. Идите отдыхать, это была дурная затея.

— Может быть, позже…

— Там видно будет. Через пару часов к Саннио, валявшемуся на диване в гостевой спальне второго этажа, вошел Сорен. Это было весьма удивительно, ибо в последнее время казалось, что приятель замечает на всем белом свете только одного человека. К тому времени головная боль, напуганная мазью и мешком со льдом, почти уже уползла в какие-то темные закоулки за правым виском, и юноша, которому велели отдыхать до полуночи, уже начал скучать. Обнаруженные на столике свитки оказались стихами, не такими хорошими, чтоб читать с удовольствием, но и не столь дурными, чтоб смеяться.

— Тебе лучше?

— Да, спасибо.

— Я письмо из дома получил, — бруленец сердито фыркнул. — От отца. Требует, чтобы я вернулся, ну и всякое… Вот, читай. Саннио развернул лист и принялся читать. Через минуту губы разъехались в улыбке, ибо тон письма, да и его содержание, ничего иного не заслуживал. Господин владетель Кесслер не пожалел цветистых оборотов, чтобы выразить свое негодование. Из письма следовало, что Сорен, негодный сын и дурной наследник, якшается с отребьем, по которому плачет топор палача, вовлечен в гнусные преступления и прославился на всю страну непотребным поведением.

— Отребье — это он о Скоринге? Кто-то что-то напутал?

— Если бы! Вон, там это — «вместо того, чтобы поддерживать единственного достойного человека». Как раз о нем.

— И что ты будешь делать? — Саннио дочитал гневное послание и отложил на столик.

— Ничего. Пусть пишет!

— Попробуй объяснить, что здесь на самом деле происходит.

— Не хочу. Он не поймет. Пусть наследства лишает, как обещал!

— Сорен, дело не в наследстве. Это же твой отец… — Саннио задумчиво потер щеку ладонью. Аргументы кончились, не начавшись. Он вырос без отца и понятия не имел, что тут можно посоветовать. — Ну, поговори с Гильомом.

— Не могу. Он меня ненавидит…

— Это он так сказал? — заинтересовался Гоэллон.

— А что, может быть иначе? Из-за меня погиб его брат… я бы…

— И ты за него решил, что он тебя ненавидит. Потому что «ты бы». Отцу писать не будешь, с Гильомом говорить не будешь… Сорен, ну нельзя же так. Кесслер вздохнул, отодвинул письмо и положил голову на скрещенные руки. В глазах плясали блики от свечей. По дороге в Саур Саннио видал лесных кошек — гибких, изящных, остроухих. Завидев чужака, они выгибали спины и распушали хвосты, стараясь выглядеть опасными грозными хищниками. На островах Хокны, где считали, что у каждого человека есть животное-покровитель, таким спутником бруленца стала бы лесная кошка, мелкая, но исключительно упрямая тварь. Приручай такую, не приручай, а все равно она останется дикой.

— Иди сюда, — Саннио отодвинулся к спинке дивана и похлопал по свободной половине подушки. — Расскажи что-нибудь о своем доме.

— Зачем это? — Сорен улегся рядом, прихватив со стола конфетницу с печеньем.

— Да просто интересно, я же никогда так не жил…