Ребята и зверята

Добрую половину дня мы проводили на лошади. Ездили и без седла и в седле, прыгали через канавы, заборы, учились слезать и садиться. Нам с Соней — старшим — было удобно, а вот Юле и Наташе сильно мешал малый рост. Наташе приходилось влезать на седло в три приема: сначала, уцепившись руками, подтягиваться на стремя, потом перехватиться за луку и лечь животом на седло, а там уже перекинуть ногу через спину и умоститься как следует. Но такие мелкие затруднения никого не смущали.

— Это что — научиться ездить! Нет, вы научитесь падать, тогда я скажу — вот это здорово, — пошутил однажды отец.

Весь следующий день мы упражнялись в падании: надо было проезжать рысью мимо разбросанной возле стога соломы и, не замедляя хода, падать на нее с лошади.

Долго нам это не давалось.

Руки как-то сами затягивали повод. Да и падать было неприятно.

— Падать очень трудно, — признавались мы после отцу.

— А вы разве пробовали?

— Пробовали. И не смогли. Только Соня одна…

И мы рассказали ему про наши упражнения.

Незаметно подошла зима. Каждый день Чубарого запрягали в сани и отвозили нас в город, в школу. Он так привык подъезжать в, семь часов утра к дому, что его только запрягали, а дальше уж он сам: открывал носом ворота, выходил и становился у крыльца.

Мы с Соней (Юля и Наташа тогда еще не были в школе) выбегали с сумками, садились в сани и торопили:

— Скорей, Чубаренький, а то опоздаем.

Дома часто бывали все заняты, и за кучера сажали Юлю. В армяке, в шапке с ушами и в больших рукавицах, она влезала на козлы. А на крыльце в это время заканчивалась очередная схватка между мамой и Наташей.

— И я тоже с ними! Что я каторжная, что ли, дома сидеть?

— Да зачем же тебе подвергать себя лишней опасности?

— Мне лишняя опасность дома оставаться.

— Да ты себе нос отморозишь!

— Ну, и пусть…

— Как же ты тогда — без носа? Нет, не пущу. Трогай, Юля!

Нет, подожди, постой… Ай, подожди!.. А-а-а…

Громкий рев, крики, и через минуту Наташа, сияющая, со слезинками на глазах, громко и торжествующе сморкается в санях.

Юля испускает залихватский свист. Чубарка берет с места, и мы несемся вниз по гладкой, наезженной дороге.

Правила Юля отлично. Послушали бы вы, как она гикала, шелкала языком и на опасных поворотах говорила, успокаивая коня: ооо… ооо…

В базарные дни дорога была очень оживленной: сани, розвальни, пары и даже тройки торопились на базар. Обычно же народу было немного, ехали мы да еще двое-трое соседских саней. Мы постоянно вызывали их на соревнование. Нагоним и крикнем:

— А ну, понатужьтесь!

Поднимется гвалт, крики. Защелкает кнут.

Чубарый дрожит от нетерпения и все налегает на узду.

— Ооо… ооо… — басом воркует Юля, а в глазах у нее так и пляшут бесенята.

Соседские лошади бегут, что есть силы. Мы поспеваем сзади. Дорога узкая. Но вот удобное местечко…

— Ии-и-иих! — звонко вскрикивает Юля.

Мы все вскакиваем на ноги. Это самый захватывающий момент. Как будто кто взял и переставил сани вперед. Вот они сразу поровнялись. Тяжело храпящие морды чужих лошадей проходят мимо наших лиц и остаются за спиною.

Чубарый, все разгораясь, все набавляя ходу, летит впереди.

В наших санях неописуемый восторг.

— Тише! тише! — кричат нам прохожие и проезжие.

— Ооо… щш… тише, тише, Чубарый. Подождем этих черепах.

Мы останавливаемся и великодушно поджидаем соседей.

У них кучером маленький злой старичок.

— Погоди вот, сорванцы. Сегодня же скажу лесничему, чтобы больше вас одних нипочем не пускали. Еще мода — ребята без кучера.

— А что? Мы вам мешаем, что ли?

— Людей покалечить хотите? Разве так можно ездить? Нет, уж сегодня папашке вашему все, как есть, объясню.

У нас в санях тишина, уныние.

— У вас отличный коренник! — восторгается вдруг Соня.

— Но, но, ты мне зубов не заговаривай.

— Мы, небось, ни разу еще ни на кого не наехали. А вы вот вчера задели санями.

— Ладно, ладно. Поговори у меня. Экие зубастые, прости господи, — ворчит старик, снова озлясь. — Это уж там видно будет. А только езде вашей больше — крышка.

А ну, как и вправду не дадут больше править? Старикашка ехидный, пойдет и нажалуется. Скажет, гоняют, как сумасшедшие, не смотрят, куда.

Мы не на шутку беспокоились.

В школе вызвали меня по географии.

— А ну, вот ты сидишь — галок считаешь. Иди-ка лучше сюда, к доске, и проведи карандашом по карте. Как бы ты проехала по Волге, скажем, от устья к истокам? От устья к истокам, понятно?

Я вышла к доске. Стала у карты, а сама все про езду нашу думаю.

— Ну, что ж ты? — спрашивает учитель. — Не знаешь, как нужно ехать?

И вдруг я, как во сне:

— Конечно, осторожно, — говорю. — Мы очень осторожно и никого ни разу не задели.

Потом меня задразнили за это.

Кто не видел Чубарого раньше, никогда бы не поверил, что этот конь провел трое суток в ледяной пропасти.

К нему вернулись и статность и красота. Только голову он держал не так гордо, как прежде, да ноги у него часто отекали, да еще на крутых подъемах он задыхался, а выбравшись наверх, долго не мог отдышаться. Зато в долинах, по ровной дороге, Чубарый давал почти прежнюю резвость.