Лишь только оказавшись в спальне, падаю на пушистое бежевое покрывало, которым застелена кровать. Все тело сотрясают такие громкие рыдания, что мне кажется, еще чуть-чуть и я умру. До боли сжимаю руки в кулаки, чтобы эта проклятое ощущение ушло из сердца в ладонь. Прижимаю с силой лицо к подушке.
Нехватка кислорода нещадно жжет легкие. Внутри словно огонь бушует, но эта боль ни идет ни в какое сравнение с душевной. Я так убиваюсь, что не слышу ничего вокруг. Поэтому, не сразу чувствую, как меня приподнимают с постели крепкие мужские руки. Спустя мгновение оказываюсь прижатой к мощной горячей груди, в которой грохочет, словно отбойный молоток, сердце. Я рыдаю еще горше и неразборчиво что-то выкрикиваю.
- Тсс, маленькая. Тихо, – моих смеженных век касаются твердые, но поразительно нежные губы. – Черт! Малыш…
Продолжая реветь, крепко обхватываю руками мощную шею Максима и прижимаюсь к нему так сильно и плотно, что между нашими телами не остается ни единого просвета. Парадокс. Ищу защиту и поддержку у того, кто, казалось бы, причинил мне боль, нанес такой страшный удар. Широкая ладонь проходится по моим торчащим острым лопаткам, а затем по разметавшимся волосам.
Максим зажимает их в кулаке и подносит к носу, а затем целует светлые блестящие пряди.
Замираю от этого странного жеста и даже перестаю рыдать. В тишине спальни лишь раздаются мои жалобные всхлипы.
- Ты сказала, - нарушает тишину Максим, открывая глаза, - что тогда умерла.
Приоткрываю дрожащие губы, ощущая, как с подбородка прямо на покрывало капают слезы.
- Знаешь, что может быть хуже смерти? – шепчет Максим. Меж его бровей появляется вертикальная глубокая морщинка. У меня почти зудят кончики пальцев от того, как хочется протянуть руку и стереть ее. – Боль самого близкого и родного человека.
Его взволнованный голос проникает глубоко в душу. Слова Макса заставляют меня понять одну простую истину: боль приносят именно те люди, которые принесли нам больше всего счастья.
- Если бы ты тогда дослушала, - хриплый полный сожаления голос Максима проникает в каждую частичку моей клеточки, заставляя ее трепетать, - то услышала бы мой ответ.
Поднимаю голову и лихорадочно бормочу:
- Скажи…
Максим смотрит мне в глаза и произносит:
- Я никогда не предавал тебя, Ангелина. Никогда.
Отрицательно качаю головой. Белокурые пряди прилипают к мокрым от слез щекам.
- Но я слышала, Максим, – возражаю испуганно. Мысль, что я могла так страшно ошибиться, заставляет меня буквально впасть в панику. - Слышала своими ушами, как ты сказал, что традиции дороже всего! Ты дал согласие на женитьбу на этой Мирьям, - смахиваю слезы со щек одним нетерпеливым движением, вглядываясь в чистые, как воды Северного Ледовитого океана, глаза Максима.
Мягкий взгляд меняется, линия рта становится жесткой.
- Да, сказал, чтобы позлить отца, а затем отказал, – цедит Максим. - Ясно? Я собирался жениться только на тебе! Другие варианты я даже не рассматривал, речи быть не могло о ком-то еще.
Глава 30
Ангелина
— Я… – испуганно стону, но ком в горле не даёт продолжить. Тяну руки к Максиму. Кажется, во мне происходит самая настоящая атомная война. Сердце трепещет, разрываясь на части. Душа мечется в предсмертных муках. Если оттолкнёт, я не переживу! Вместе с тем я понимаю, что заслужила это.
Максим без раздумий прижимает меня к себе, скрипит зубами, тяжело дышит, но не отталкивает. Сжимает так сильно, будто боль хочет причинить. Ему так же, как и мне тяжело от осознания произошедшей между нами катастрофы, которая затронула не только нас, но и маленького ни в чем не повинного ребёнка.
- Ничего не вернуть, ничего не исправить, - я даже не замечаю, что произношу эти слова вслух, сквозь надрывный плач.
Мне страшно.
Дико страшно от того, что всему виной я сама! Именно я разрушила все, оставив вокруг нас чёрное пепелище.
Было бы намного проще винить всех вокруг: Максима, Мансура Шамилевича, судьбу, но только не себя.
Максим отстраняется, прикладывает дрожащие мозолистые ладони к моим лихорадочно горящим щекам, а затем, смахнув слёзы большими пальцами, скользит вниз руками и обхватывает ладонями мои плечи. Синие глаза подозрительно блестят.
— Изменения – это всегда страшно, – он проводит ладонью по моим рукам, снизу вверх - к плечам. - Никто не изменит за нас нашу жизнь, пойми это, Ангелина, и прими, - он говорит твёрдо и уверено, я бы даже сказала сурово.
В отличии от его слов, прикосновениями Максима такие деликатные, аккуратно-нежные.
— Не того ты боишься, малышка. Да, ничего не исправить…
С каким-то болезненным облегчением, понимаю, что он не добавил «и ничего не вернуть».
— Знаешь, чего я реально боюсь? — Максим поджимает губы. - Жить в подвешенном состоянии, постоянно ждать и чувствовать, что схожу с ума. Прожигать настоящее в ожидании будущего, хотя когда оно наступит, станет всего лишь еще одним настоящим, бороться с которым я не умею и не хочу. Не хочу бороться без тебя.