Речи

За любовные похождения Целия бранили долго, но довольно мягко и о них скорее рассуждали, чем сурово их осуждали; поэтому их и слушали более внимательно. Ведь когда приятель мой, Публий Клодий[1836]

, выступал необычайно убедительно и резко и, горя гневом, говорил обо всем в самых суровых выражениях и громовым голосом, то я, хотя и одобрял его красноречие, все же не боялся. Ведь я уже видал, как безуспешно он выступал в нескольких судебных делах. Но тебе, Бальб, я отвечаю, если дозволишь, если разрешается, если допустимо именно для меня защищать такого человека, который не отказывался ни от одной пирушки, посещал сады, умащался, видал Байи

[1837]

. (XII, 28) Впрочем, я и видал, и слыхал, что среди наших граждан многие — и не только те, кто вкусил этой жизни лишь краями губ и коснулся ее, как говорится, лишь кончиками пальцев[1838], но и те, кто всю свою молодость посвятил удовольствиям, — рано или поздно выбирались из этого омута, возвращались, как говорится, на честный путь и становились уважаемыми и известными людьми. Ведь этому возрасту с всеобщего согласия позволяются кое-какие любовные забавы, и сама природа щедро наделяет молодость страстями. Если они вырываются наружу, не губя ничьей жизни, не разоряя чужого дома, их обычно считают допустимыми и терпимыми. (29) Но ты, казалось мне, хотел, используя всеобщее дурное мнение о молодежи, вызвать в какой-то мере ненависть к Целию; поэтому то общее молчание, каким была встречена твоя речь, объяснялось тем, что мы, видя перед собой одного обвиняемого, думали о пороках, присущих многим. Обвинять в распущенности легко. Дня не хватило бы мне, если бы я попытался изложить все то, что можно сказать по этому поводу; о совращениях, о блудодеяниях, о наглости, о расточительности можно говорить без конца. Коль скоро ты не имеешь в виду никакого определенного обвиняемого, а пороки вообще, то этому самому предмету можно предъявлять обвинения многословные и беспощадные; но долг вашей мудрости, судьи, — не терять из виду обвиняемого и тех острых жал, которые обвинитель направил на предмет вообще, на пороки, на нравы и на времена, жал вашей суровости и строгости не вонзать в самого обвиняемого, так как не его личное преступление, а порочность многих людей навлекла на него какую-то неоправданную ненависть. (30) Поэтому я и не решаюсь отвечать тебе на твои суровые нападки так, как подобало бы; ведь мне следовало бы сослаться на его молодость, просить о снисхождении; но, повторяю, я на это не решаюсь; я не ссылаюсь на его возраст, отказываюсь от прав, предоставленных всем; я только прошу, — если ныне все испытывают ненависть к долгам, к наглости, к развращенности молодежи (а ненависть эта, вижу я, велика) — чтобы Целию не ставили в упрек чужих проступков, не ставили в упрек пороков, свойственных его возрасту и нашему времени. При этом сам я, обращаясь к вам с такой просьбой, от подробнейшего ответа на обвинения, возводимые на самого Марка Целия, не отказываюсь.