(I, 1) Необычное обвинение, неслыханное доныне, возбудил перед тобой, Гай Цезарь, мой родственник Квинт Туберон[2253]
; Квинт Лигарий обвинен в том, что был в Африке, а Гай Панса[2254], муж выдающегося ума, полагаясь, быть может, на тесную дружбу с тобой, отважился это признать. И что мне теперь делать, не знаю. Ведь я пришел сюда подготовленным, чтобы, пользуясь тем, что ты и сам о деле этом не знаешь и от других услыхать о нем не мог, злоупотребить твоей неосведомленностью и спасти этого несчастного. Но раз усердием недруга расследовано то, что было тайной, то надо, мне думается, признаться (тем более, что Панса, близкий мне человек, заговорил об этом) и, отказавшись от спора, во всей своей речи взывать к твоему состраданию, которое уже сохранило жизнь многим, добившимся от тебя, не скажу — прощения их вины, но снисхождения к их заблуждению. (2) Итак, Туберон, перед тобой подсудимый, который сознается, — а это самое желательное для обвинителя — но сознается в одном: он был на той стороне, на которой был и ты, на которой был и муж, достойный всяческих похвал, — твой отец. Поэтому придется и вам самим сознаться в своем преступлении, прежде чем ставить что-либо в вину Лигарию.Ведь Квинт Лигарий, когда еще никто и не помышлял о войне[2255]
, выехал в Африку как легат Гая Консидия; во время этого легатства он снискал такое расположение и граждан, и союзников, что Консидий, покидая провинцию, не мог бы, не вызвав недовольства среди ее населения, поручить провинцию кому-либо другому. Поэтому Лигарий, после того как долго, но тщетно отказывался, принял провинцию против своего желания. Он ведал ею в мирное время, причем и граждане и союзники высоко оценили его неподкупность и честность.(3) Война вспыхнула внезапно, так что те, кто находился в Африке, раньше узнали, что она идет, чем услыхали, что она готовится. Услыхав о ней, одни, охваченные необдуманной страстью, другие, так сказать, ослепленные страхом, стали искать вождя, который взялся бы сначала охранить их, а впоследствии направлять их рвение. Но Лигарий, стремясь на родину, желая возвратиться к своим близким, отказался взять на себя какие бы то ни было обязанности. Тем временем Публий Аттий Вар[2256]
, который ранее был претором в Африке, прибыл в Утику. Люди тотчас же стали стекаться к нему, а он, движимый немалым честолюбием, присвоил себе империй[2257], если империем могло быть то, что предоставил частному лицу крик толпы невежественных людей без какого-либо официального постановления. Поэтому Лигарий, избегавший каких бы то ни было обязанностей такого рода, с приездом Вара несколько успокоился.