Регентство. Людовик XV и его двор

И он удовольствовался тем, что сослал поэта на острова Сент-Маргерит, где тот оставался в течение трех или четырех месяцев. Но поскольку враги регента распустили слух, что он велел отравить там Лагранж-Шанселя, то по прошествии указанного времени принц не нашел лучшего средства опровергнуть эту новую клевету, чем открыть двери тюрьмы мнимому мертвецу, который поспешил вернуться в Париж, еще более преисполненный ненавистью и желчью.

Что же касается герцога де Ришелье, то, находясь в Бастилии, он заболел, и тогда герцогу Орлеанскому разъяснили, что если узнику не посчастливится и он умрет в тюрьме, то против жестокости регента начнется хор проклятий, способный замарать его память. В итоге регент позволил себе расчувствоваться.

Вначале он разрешил Ришелье выйти на свободу, но на условии, что герцогиня де Ришелье, его мачеха, и кардинал де Ноайль заберут его из Бастилии и будут держать в Конфлане до тех пор, пока у него не появятся силы выехать в свое поместье Ришелье, где он должен будет оставаться вплоть до получения нового приказа.

Так что 30 августа 1719 года Ришелье вышел из тюрьмы, отправился в Конфлан, через стены которого он стал перелезать по ночам уже через неделю, и, когда он уже был готов отправиться в изгнание, ему было дано разрешение провести в Сен-Жермене все то время, какое должна была длиться его ссылка.

Три месяца спустя он нанес регенту визит, имевший целью послужить их примирению. Регент, не умевший ненавидеть, протянул герцогу руку и обнял его.

Герцога и герцогиню дю Мен, напомним, препроводили: его — в замок Дуллан, ее — в цитадель Дижона. Оба они вышли из заключения еще до конца года, умиротворив регента: герцог дю Мен — безоговорочным запирательством, герцогиня дю Мен — полным признанием вины.

В замке Со они вновь встретились с маркизом де Помпадуром, графом де Лавалем, Малезьё и мадемуазель де Лоне, которые, выйдя из тюрьмы прежде их, дожидались там хозяев замка, чтобы возобновить те очаровательные празднества, какие Шольё, несчастный слепец, не имевший возможности видеть их, называл белыми ночами Со.

Что же касается кардинала де Полиньяка, то он даже не был арестован, и регент удовольствовался тем, что сослал прелата в его Аншенское аббатство.

Так что в конце ноября в Париже с немалым удивлением узнали об аресте четырех бретонских дворян, чье судебное дело было связано с заговором Челламаре.

В течение этого года и года предыдущего во внутренней политике Франции произошли большие изменения. Вначале, чтобы сделаться популярным, Регентство опиралось на Парламент и знать. Новое правительство выступало против той королевской власти, которая выглядела столь неповоротливой в руках Людовика XIV; оно пыталось управлять посредством утопий Фенелона и герцога Бургундского. Но вскоре было замечено, что возвращение Парламенту права ремонстраций воскресило оппозицию, а учреждение регентских советов породило немало затруднений. Поэтому право ремонстраций, дарованное Парламенту, мало-помалу у него забрали, а упраздненные советы заменили государственными секретарями.

Однако мало-помалу и сами государственные секретари оказались подчинены единой воле. Правительство регента осознало, что вся его сила заключается в сосредоточении власти, и 31 декабря 1719 года вместо семидесяти министров, составлявших различные советы Регентства, остались лишь: Дюбуа, государственный секретарь по иностранным делам; Ле Блан, государственный секретарь по военным делам; д’Аржансон, хранитель печати, и Ло, генеральный контролер финансов; все четверо были душой и телом преданы регенту.

Как мы видели ранее, первые события войны не благоприятствовали делу Филиппа V. То, что французская армия переправилась через Бидасоа, Фуэнтаррабию заняли после капитуляции, Сан-Себастьян взяли штурмом, три корабля сожгли в порту Сантоньи, город Уржель и его замок захватили войска маршала Бервика, а цитадель Мессины попала в руки имперцев и англичан, заставило Филиппа V начать размышлять, и следствием его размышлений стал вывод, что все эти несчастья порождены честолюбием Альберони.

Тем не менее Альберони остался во главе испанского правительства, он по-прежнему был причастен ко всем важнейшим делам в мире, и предвечная мудрость, творящая историю прежде, чем историки ее пишут, решила, что, поднявшись благодаря игре судьбы на вершину власти, Альберони рухнет с нее по прихоти случая.

Помимо той основной политической методы, о которой мы говорили и которую Альберони применял в общеевропейских делах, бывший звонарь располагал еще и приватной методой, применяемой им для личного самосохранения: она состояла в том, чтобы не позволять ни одному выходцу из Пармы проникать в королевский двор Испании. То ли он не хотел иметь рядом с собой свидетеля низости своего происхождения, то ли опасался, что какой-нибудь земляк сможет оказывать на королеву часть того влияния, которое он приберегал целиком для себя одного.

Однако это не помешало юной принцессе добиться от мужа разрешения вызвать к себе свою кормилицу Лауру Пескатори, крестьянку из окрестностей Пармы.