Регентство. Людовик XV и его двор

Как известно, бретонские дворяне составляли особую породу, грубую, малокультурную и необщительную; в то время как остальная знать Франции чахла в лучах солнца Версаля, она оставалась твердой, решительной и гордой, пребывая в тени своих друидических памятников и старых лесов.

И потому для бретонской знати было невыносимо это ущемление ее прав.

Бретонцы, старые друзья Испании во времена Лиги, в ту эпоху, когда испанская монархия была противником Франции, примкнули к партии Филиппа V, враждовавшей с регентом, и послали депутацию в Мадрид.

Господин де Мелак-Эрвьё, глава посольства, имел поручение выступить перед лицом Филиппа V от имени бретонской знати.

Филипп V ответил бретонцам следующим письмом, которое помечено Сан-Эстебаном и датировано 22 июня 1719 года:

«Господин де Мелак-Эрвьё доставил мне предложения со стороны бретонской знати, касающиеся интересов обеих корон. Я полагаюсь на то, что вышеназванный господин добросовестно передаст мой ответ этим дворянам; однако я хочу уверить их лично, что я чрезвычайно признателен им за славное решение, которое они приняли, и что я поддержу их, насколько это в моих силах, радуясь возможности заявить им об уважении, испытываемом мною к столь верным подданным короля, моего племянника, которому я желаю лишь добра и славы.

Я, КОРОЛЬ».

Славное решение, которое приняла бретонская знать и которое она довела до сведения Филиппа V, заключалось в отделении Бретани от Франции.

План был прост: штаты Бретани собираются и принимают постановление, где говорится, что, поскольку права провинции нарушены, она объявляет себя независимой.

Две женщины дали толчок этому грандиозному замыслу, давнишней мечте Морбиана и Финистера: то были владетельницы замков Канкоэн и Бонамур.

Одна женщина предала свой родной край: то была г-жа д’Эгула…

Благодаря ей Ле Блан был осведомлен обо всем, что творилось в Бретани. А Ле Блан, как уже говорилось, был правой рукой Дюбуа.

Господин де Монтескью получил приказ действовать жестко.

Это был именно тот человек, какой требовался для подавления мятежа, будь то даже в Бретани, краю вечных мятежей и невероятных расправ.

Пьер д’Артаньян де Монтескью, маршал Франции, был потомком древних Монтескью, наследников Хлодвига, как это заявил в одной из своих грамот сир де Монтескью, ставший герцогом Афинским. Он провел на военной службе более полувека, и душа его стала за это время каменной, а рука — железной.

При первом известии о восстании он потребовал прислать ему войска, и, как если бы этому человеку, пращуры которого стояли у колыбели французской монархии, пожелали дать солдат, у которых тоже имелись известные предшественники, ему были посланы преемники тех знаменитых драгун, что утопили в крови восстание в Севеннах, этой Бретани Южной Франции, и те из них, что были еще живы.

Сражение длилось три месяца, и по прошествии этих трех месяцев Бретань была покорена, а триста или четыреста бретонских крестьян и десяток дворян оказались в заключении.

Четырех из них было решено отправить на эшафот: то были Понкалек, Монлуи, Талуэ и Куэдик.

Обычные суды тянулись долго, а для подобного мятежа требовалась расправа быстрая и жестокая.

Для этой цели в Нанте была размещена королевская судебная палата, которая и вынесла приговор.

Двадцать шестого марта, в десять часов вечера, при налетевшей в темноте буре, на главной площади Нанта был сооружен эшафот, затянутый черной тканью, как это полагается дворянам. Народ, совершенно ошеломленный, никак не мог поверить, что эти четыре головы вот-вот упадут с плахи, как ему невозможно было бы поверить, что способны опрокинуться те древние друидические камни, рядом с которыми он всегда проходил, испытывая удивление, смешанное с почтением.

В половине одиннадцатого площадь осветилась: пятьдесят солдат, держа в руках пропитанные смолой факелы, образовали кольцо вокруг эшафота.

Почти в то же самое время появились четверо приговоренных; это были красивые молодые люди, которым на всех четверых было от силы сто сорок лет. Они были спокойны, тверды и одновременно послушны.

Тем не менее, когда остригли их прекрасные длинные волосы, этот древний символ свободы франков, еще и в наши дни сохранившийся нетронутым в Бретани, они вздрогнули.

Монлуи, самый молодой из всех, уронил слезу и вполголоса обратился к палачу, умоляя его отнести матери эту рыжую, как у льва, гриву.

В полночь все четверо с улыбкой на устах приняли поцелуй ангела смерти.