Регентство. Людовик XV и его двор

В субботу 7 августа он почувствовал себя настолько плохо, что врачи заявили ему о необходимости подвергнуться операции, очень серьезной и очень болезненной, но настолько безотлагательной, что если она не будет сделана, то, вероятно, он не проживет и трех дней; и потому они призвали кардинала дать распоряжения перенести его в Версаль, чтобы эта операция была сделана как можно скорее.

Услышав эту новость, министр впал в ярость и послал врачей и хирургов куда подальше; тем не менее операция состоялась; однако на другой день, в пять часов — спустя ровно сутки после операции, минута в минуту, — Дюбуа скончался, не переставая бушевать и браниться.[15]

Дюбуа умер вовремя: он сделал свое дело, став в тягость всем, особенно регенту. В день операции было крайне жарко и в воздухе собиралась гроза. И в самом деле, через несколько минут раздался гром.

— Ну-ну, — воскликнул регент, потирая руки, — вот, надеюсь, погода, которая заставит нашего негодяя убраться!

Вечером того самого дня, когда Дюбуа умер, регент написал Носе, отправленному в ссылку по настоянию кардинала:

«Мертвая гадина не кусает! Жду тебя этим вечером на ужин в Пале-Рояле».

То было надгробное слово первому министру.

Однако герцогу Орлеанскому предстояло ненадолго пережить человека, с которым он так легко простился. Его собственная задача тоже была выполнена.

Смерть Дюбуа, которая должна была стать для регента уроком, явилась для него всего лишь возможностью с еще большей легкостью предаваться удовольствиям, ставшим для него необходимыми. Однако в некотором смысле смерть послала регенту все предостережения, сделать какие было в ее власти: он ходил с понурой головой, багровым лицом и одурманенным видом. Ширак каждый день делал герцогу Орлеанскому внушение, и каждый день тот отвечал ему:

— Дорогой мой Ширак, умереть от апоплексии дано не всякому, кто этого хочет! А это так быстро и легко!

Каждый день Ширак приходил к регенту, чтобы пустить ему кровь, и каждый день регент откладывал кровопускание на завтра.

Наконец 2 декабря, в четверг, Ширак стал давить на него с такой настойчивостью, что принц, желая отделаться от медика, назначил кровопускание на следующий понедельник.

В тот день он работал у короля. Возвращаясь в свой кабинет, где лежала папка с заранее подготовленными бумагами, он увидел г-жу де Фалари, ожидавшую его у двери.

Это зрелище явно доставило ему удовольствие.

— Входите же, — сказал он ей. — У меня в голове тяжесть, а вы своими байками развлечете меня.

Они вместе вошли в кабинет и сели бок о бок в двух креслах подле камина.

Внезапно г-жа де Фалари, начавшая рассказывать какую-то историю, почувствовала, что герцог навалился на нее всей тяжестью человека, упавшего в обморок. Она попыталась приподнять его. Герцог был без сознания, а вернее сказать, он был мертв.

Его смерть оказалась легкой, как он всегда желал; она была подобна его жизни и поразила его в объятиях сна.

Какая-то иностранная газета сообщила, что герцог Орлеанский умер в присутствии своего постоянного исповедника.

Герцогу Орлеанскому было сорок девять лет, три месяца и двадцать девять дней.[16]

Бросим теперь взгляд назад и коротко скажем о событиях, которые произошли за истекший период, и о людях, которые играли в нем важную роль.

Общество претерпело огромные изменения уже в конце царствования Людовика XIV, и эти изменения стали ощущаться в начале века.

События, более сильные, чем люди, сокрушили политическую власть, находившуюся в руках старого короля. Люди, более сильные, чем королевская воля, не поддались гнету этой воли.

Лежа на одре смерти, Карл Великий проливал слезы из-за грядущего нашествия варваров, которые должны были разрушить труд всей его жизни. Людовику XIV предстояло проливать слезы из-за изменений общества, которые вот-вот должны были уничтожить труд всех лет его царствования.

Политическая цель Людовика XIV заключалась в единовластии, в королевском абсолютизме; он хотел сказать: «Государство — это я», и он это сказал.

Он мог бы сказать то же самое и по поводу общества. Какое-то время неоспоримым было бы утверждение: «Общество — это он».

Но, точно так же как королям надоело подчиняться его опеке, обществу надоело следовать его примеру.

Короли вырвались из-под его влияния благодаря его поражениям.

Общество вырвалось из-под его тирании благодаря его смерти.

На протяжении последних лет его царствования выросло целое поколение, которое, расставшись с нравами семнадцатого века, намеревалось ввести в обиход нравы века восемнадцатого. Герцог Ришелье был героем этого поколения, герцог Орлеанский — его апостолом, Людовик XV — его королем, Носе, Канийяк, Бранкас, Фаржи и Раванн — его образцами.

Семнадцатый век являет собой трудоемкую постройку политической и религиозной власти. Генрих IV израсходовал на нее свой ум, Ришелье — свой гений, Людовик XIV — свою волю.

Восемнадцатый век являет собой разрушение этой основы, низвержение трона, осквернение алтаря.