Регистан где-то рядом

Но и эта затея не принесла успеха. Рузимбай вновь оказался в яме. Его почти каждый день водили на допросы, уговаривали, грозили, истязали.

Одно время пленного несколько дней не тревожили. Приносили сносную еду, давали пить. Однажды даже обработали раны. А вскоре отвели помыться, переодели в приличную одежду и повезли в кишлак. Подъехали к добротному дому, завели туда. Светлые и богато отделанные комнаты после темного зиндана были похожи на райский уголок.

– Этот дом – твой, – сказал бородатый, по-восточному одетый сопровождающий.

Затем по его сигналу в комнату ввели несколько юных красоток.

– Выбирай любую. Можешь даже взять себе в жены двух– трех, – улыбаясь, сказал бородач. – Коран разрешает.

Потом он достал из шкафа мешочек и высыпал на стол золотые украшения.

– Это тоже твое. Бери!

Рузимбай отрицательно покачал головой.

– Нет. Я хочу туда, где был раньше, домой, на Родину.

Его опять бросили в зиндан. Сказали: «Завтра будешь расстрелян».

Опустившись на землю, Ишчанов представил, что его завтра не станет… Ему, как никогда прежде, ярко вспомнились школьные годы, одноклассницы Джумагуль и Фарида, с которыми ходил вместе в школу. Сейчас он их видел как наяву, разговаривал с ними, смеялся. Спустя полгода после окончания школы Фарида стала его невестой.

Затем в его памяти возникла картина проводов в армию. Услышал слова матери: «Возвращайся скорее, сынок!» – «Я вернусь, как положено, мама!»

Часовой, ходивший по шахте, с любопытством наблюдал за странным поведением и разговором пленного.

Душман заглянул в дверное оконце зиндана, назвался Мамадом. Он работал когда-то в совместной советско-афганской автотранспортной компании и кое-как говорил по-русски. Перейдя на заговорческий шепот, молодой охранник сообщил, что «шурави» уже более двух месяцев ведут переговоры с главарем о его обмене. Приложив палец к губам, душман посоветовал спокойно ждать.

Новость яркой молнией ворвалась в его измученный мозг. Плен… С ужасным, унизительным положением Ишчанов не мог смириться с первого дня.

Рузимбай попросил воды. Посудина не пролезала в маленькое окошко. Тогда часовой отодвинул засов, открыл дверь и вошел к пленнику. Пока Ишчанов пил, тот принес коптилку. Двигался охранник спокойно, словно у себя дома. Присел. Разговорились. Беседа длилась час, полтора.

На прощание Мамад еще раз посоветовал не волноваться за жизнь, убивать его не станут.

Действительно, его не расстреляли ни на следующий, ни в последующий день. Оставалось только ждать. И он ждал. О побеге думать было нечего. Однажды, еще в первые недели он предпринял такую попытку. Его быстро поймали, избили, не кормили несколько дней.

7

Летели за днями дни. И каждый час уносил частичку бытия. Почему-то эти слова чаще других приходили ему на память. Несмотря на то, что он уже знал о ведущихся за его спиной переговорах, в их счастливый успех он верил мало. В кино – это одно, а в жизни выходит совсем другое, считал он. И сколько предстоит еще здесь пробыть, ему не скажет никто.

Как-то к нему снова подошел Мамад и сказал, чтобы он был готов к переходу. Действительно, вскоре его повели куда-то. По ходу движения определил, что ведут на запад, к Кандагару. Чем ближе приближались к городу, тем осторожнее становился шаг его проводников. И вдруг впереди показались какие-то люди, завязалась яростная перестрелка между ними и его спутниками. Пока шла пальба, он думал: «Что же, выходит, все зазря? Зря он столько ждал этот день? Зря он столько тосковал, надеялся? Ну, не-ет, не выйдет!»

Не разбирая дороги, он побежал. Его сшибли. Завалили, он отбивался – не помогло. Так близка свобода – поманила и ушла. Что это – конец? Его блуждающий взгляд остановился на Мамаде.

«Шурави, ты можешь себе навредить, – сказал тот, не глядя ему в лицо. – Если они найдут тебя…» – Он не договорил. Те, кто устроил засаду, прочесывали местность.

Его спрятали в каком-то кишлаке. По отдельным репликам своих охранников Рузимбай понял, что завтра будет предпринята попытка обменять его на «большого и уважаемого в этих местах человека».

Духота. Ночь. Месяц ярким «блином» повис на небе. Ишчанов никак не мог уснуть. Сильно болела травмированная рука. Уже несколько дней, как кисть опухла и покраснела. Значит, рана нагноилась. Подумал об этом как-то лениво и безучастно. Уснул перед рассветом.

…Рано утром 17 июня его разбудили раньше обычного. Он наскоро сунул ноги в обрезанные кирзовые сапоги, брызнул пригоршню воды на лицо и сел в повидавший виды «мерседес». По бокам и сзади устроились рослые душманы с оружием наизготовку. Вскоре они были у цели – в кишлаке Гракалача. Сюда со всех близлежащих кишлаков собрались дехкане. Ждали представителя советского командования.

Ровно в девять утра к кишлаку подкатили три бронетранспортера с десантом на броне. Когда Рузимбай увидел запыленные, до боли знакомые лица советских солдат, у него закружилась от нахлынувших чувств голова.

Вскоре один из телохранителей подтолкнул Ишчанова: иди…

Солдат, не чувствуя ног, шагнул навстречу незнакомому советскому майору, силы оставили парня, и он свалился прямо на руки офицера.