И пошел Роберт к немцам на службу. Назначили они его механиком. Райончик неважнецкий, хотя и хлебный. Какое в районе начальство? Гебитскомиссар, жандармов человек двенадцать, зондеркоманда, в общем, двадцать пять — тридцать человек оккупантов, для запаху, как говорят. Да еще парочка агентов тайной полиции… Две шкуры Кляйн носил, и обе просвечивались: и полиция носом тянет, и подпольщики районные с него глаз не спускают. Однако Кляйна голой рукой не возьмешь. Втерся он все же в доверие к немецкому начальству. С самим гебитскомиссаром в карты стал играть. А тот взялся его просвещать, Геббельсову науку ему долдонит. Взвыл Кляйн от того учения. Грешным делом, стал подумывать: то ли сбежать куда глаза глядят, то ли петлю на шею. Советскому человеку душу всю выворачивает фашистская дребедень. Но тут как раз от Конько связной пришел с резолюцией командования: «Приказ считаем выполненным, зачисляем в подпольщики и разведчиком своим».
— Агентурным, значит? — спросил Сокол.
— Как водится… И с резолюцией той новое задание: охотником стать. Развел руками наш Кляйн: приказ есть приказ — надо выполнять. Стал охотником. Зайцев и куропаток наловчился стрелять. Полуторка задрипанная в его распоряжении была, чмыхалка такая, вроде примуса. Дребезжит, мотор чихает, но колеса крутятся. Выезжает Кляйн ночью в поле с двустволкой, к оврагу условленному подкатит, там партизаны ему на машину зайцев штук двадцать и прочей дичи понакидают, а сами наказ дают: «Вези, мол, все к самому гебитскомиссару». Фашист доволен: «Гут, гут». И уже сам Роберта торопит: «Скоро ль, фольксдойч, опять на охоту?» Так и стал Кляйн почти все время пропадать с машиной в степи. И вот однажды с вечера Конько говорит ему: «Третье тебе задание — отвези на машине десять хлопцев на сто километров. Они там часа два поработают, и ты их обратно сюда доставишь». — «Что ж, можно», — отвечает Кляйн. Погрузил он к себе в машину партизан с минами за плечами (так–то лучше на случай нежелательных встреч, побыстрее можно в кювет высадиться), и газуют они по степи прямо к станции Яготин. Минами теми свалили эшелон под откос — и опять к заветному овражку воротились.
— Вот тебе и зайцы с утками–кряками! — засмеялся довольный Мыкола.
— Так за неделю–другую эшелончиков пять под откос аккуратненько было спроважено, — продолжал Цымбал. — То там шуруют, то совсем в другом месте. Каратели около железной дороги партизан по степи ищут, а их нэма, и неизвестно, кто шкоду делает.
— Вот тебе и охотники! — Вася Коробко даже зажмурился от удовольствия.
— Это волчьей тактикой называется, — сказал серьезно Цымбал. — Волк возле своего логова никогда овцу не задерет и свинью не зарежет.
— Правильно, — подтвердил Мыкола Солдатенко.
— Наладились они поезда щелкать. То под Яготином, на линии Киев — Полтава, то под Красноград махнут. Сбилось с ног гестапо. Села стали палить вблизи железной дороги. Полицманов с досады, должно быть, с полсотни расшлепали. А толку никакого. Ничего не могут унюхать.
— Так им и надо, — сказал серьезно Сокол.
— Ну, понятно, стали полицманы разбегаться кто куда.
— Не любят, стало быть, когда их самих шлепают…
— Да чего нам голову ломать над тем, что полицаям по вкусу, а что нет. Важно другое: выходит, и на юге, в степу, партизанить можно?
— А как же, конечно, можно. Но тактику соблюдать надо. Особенную — южную. Там колонной не попрешь, как вот мы, к примеру, ходим… А все ж дайте, ребята, про Кляйна закончить… В общем, целый год он «охотился», но в конце концов провалился. Губернатор в район сыщика опытного прислал под видом какого–то коммерсанта. Этот тоже по карточной игре был дока. Пристал в партнеры к гебитскомиссару и обратил, гад, внимание, что в ту ночь, когда Кляйн на охоте, непременно случается крушение поезда. Три месяца, стервец, в карты играл. И вынюхал, а мер не предпринимал: хотел Роберта–Романа со всем отрядом захватить. Но тот — тоже тертый калач — почувствовал, что погорел, и вместе с полуторкой смотался к партизанам. Теперь уже Конько ему не препятствовал. Хоть и немец, но проверенный человек.
— А волчья тактика сорвалась? — полюбопытствовал Сокол.