Рейд на Сан и Вислу

— А как же! Приказывает немедленно зенитки те переправить. Десять минут сроку!.. Комендант побежал приказ выполнять. «Оберст» на перилах моста карту развернул. А Конько тем временем машину драит да по сторонам глядит. Через полчаса подбегает комендант переправы с рапортом: зенитки сменили огневые позиции. Но Кляйн опять принялся кричать, снова ему что–то не нравится. Отошел обер–лейтенант в сторонку как в воду опущенный. А другие немецкие офицеры, те, что с колонной на мосту были, к нему. Видно, заподозрили неладное. О чем–то расспрашивают коменданта и в сторону «оппель–адмирала» головами кивают. Потом направляются все к машине. Комендант переправы и тот смелости набрался: просит «оберста» предъявить документы.

— Ух ты! — выдохнул связной Шкурат. — Влипли ребята.

Цымбал пропустил это восклицание мимо и продолжал свой рассказ не прерываясь:

— Глянул Конько на офицеров, а у них уже и кобуры расстегнуты. Не оборачиваясь в сторону Кляйна, пробурчал негромко, будто самому себе: «Рванем напропалую». И осторожненько завел мотор «оппель–адмирала», сел за руль. А Кляйн как гаркнет: «Молчать! Разбаловались все тут…» Но комендант опять: «Ваши документы!» — и за пистолетом тянется. Наш «оберст» шагнул ближе к нему и спокойненько так переспрашивает: «Документы?» А сам в боковой карман руку опустил. Там у него еще парочка пистолетиков была. Кроме того, что в кобуре с монограммой самого Гудериана. Выхватил один из них и, не повышая голоса, говорит: «Именем фюрера», — да бац коменданта в лоб. Свалился комендант. Кляйн сунул пистолет обратно в боковой карман, повернулся к остальным офицерам: «Кобуры застегнуть!» И на свою кобуру показывает. Те сразу серебряную монограммку и подпись самого Гудериана узнали. «Разойтись! Выполнять приказание!» — командует «оберст». Ну, сами понимаете, никому охоты нет от имени фюрера девять граммов в лоб получать. Разошлись. А «оберст» спокойно к машине подошел, сапожок на подножку поставил и говорит своему шоферу негромко: «Фу, пронесло, кажется… Давай, товарищ командир, подальше отсюда, а я дело до конца доведу». Обменялись боевые товарищи взглядами. Козырнул Конько двумя пальцами, развернул машину — и только пыль взвилась столбом. А «оберст» сигару закурил, прутик из верболоза вырезал вроде стека, по голенищу себя похлопывает, распоряжения отдает. По переправе прошелся раз — другой, потом с насыпи вниз спустился и — в блиндажик.

— Для наведения порядка?

— Ага. Осматривает все не спеша. Немецкие солдаты ему честь отдают а он вроде и не замечает. Проводку ищет, ту, которая тянется от блиндажа к шурфам у моста, полным взрывчатки. Нашел. Стороной самолеты как раз шли, не то немецкие, не то наши. «Оберст» солдатам сигарой в небо показал: «Ахтунг, мол, следить всем».

— Ты сам Калиныч как заправский немец стал. Здорово насобачился по–немецки шпрехать! — перебил рассказчика Шкурат.

На него зашикали, замахали руками. А Цымбал только подмигнул и повел речь дальше:

— Пока немецкая солдатня таращила глаза в небо, Кляйн нагнулся и тихо вырезал карманным ножом провода метра два. В Днепр сапогом его отшвырнул, концы землей замаскировал — ищи–свищи. Опять на мост поднялся… В общем, больше часа он один переправу немецкую держал. А Конько тем временем на восток газанул километров за двадцать пять. Танки советские встретил. Те за «оппель–адмиралом» сразу к мосту. Выскочили на насыпь, стрельбу подняли. А «оберст» телефонную трубку снял и подразделениям, что залегли на правом берегу, приказывает: «Именем фюрера, всем сложить оружие. Сопротивление бесполезно — русские нас окружили». Немцы — народ, конечно, дисциплинированный: моментально организованным порядком «хенде хох!» И готово… К вечеру партизаны Конько вместе с передовым советским танковым отрядом прочно обосновались на правом берегу Днепра. Ночью на их плацдарм целая стрелковая дивизия переправилась. А к утру — и корпус.

Хлопцы оживились:

— Вот так Кляйн. А на вид тихоня.

— На вид он действительно так себе, мыршавенький мужичонка. Вроде как из окруженцев или из запаса.

— Да, у этого мыршавенького многим из нас поучиться надо.

— А откуда, Калиныч, тебе известно все то, о чем сейчас рассказывал?

Цымбал опять подмигнул лукаво:

— Будьте уверены — не выдумал. Сам генерал Строкач нам в госпитале об этом подвиге доклад делал. И о других, конечно. Он частенько раненых навещал, подбадривал, так сказать, морально нас подлечивал.

— Вот, брат, и не думали, что среди нас такой немец действует, — резюмировал Мурашко.

— Гляди, еще, может, и турки объявятся.

— Турки не турки, а венгерский комсомолец у Бакрадзе ходит в политруках…

Возвращаясь с Мыколой в штаб после этой беседы в Школе, мы окончательно решили, что Цымбала надо назначить заместителем по политчасти к командиру батальона Брайко.

22

Через день–два наши люди стали собираться из засад на вражеских коммуникациях. Действовали они успешно.