Рейд на Сан и Вислу

— В добрый час! — крикнул я ему уже вдогонку.

— За мной, комсомольцы! — с высоты своего жердиного роста, сидя на таком же худющем маштаке, скомандовал Мыкола Мише Андросову, который тоже был довольно долговязым парнем.

Они взяли наметом и быстро скрылись там, где первый батальон Бакрадзе прочесывал лес. Через минуту следом за ними поскакал еще один конник. Из–под папахи его выбились длинные волосы, словно это был какой–нибудь польский гусар времен Тараса Бульбы.

— Надька Цыганко, — узнал начштаба.

Это была действительно она — политрук взвода конной разведки и комсорг первого эскадрона.

Через полчаса атака возобновилась в новом, все более убыстряющемся темпе. Сказалась работа замполита и его многочисленных помощников в боевых порядках. Прибыв в батальон, Мыкола Солдатенко послал на правый фланг Мишу Андросова, на левый — Надю Цыганко, а сам двинулся с ротой, занимавшей центральное положение. Произносить речи времени не было. Ограничился несколькими словами:

— Коммунисты и комсомольцы! Пленных не трогать. Куркульня уходит. Вперед! А с темными людьми разберемся после боя.

Те, что не успели обменять свои опорки на сапоги, с минуту, может быть, и поворчали, но, увидев рывок коммунистов, бросились вместе с ними, на ходу перезаряжая автоматы. А те, у которых обмен состоялся, только перебросились мимолетной шуткой:

— Походи, бандера, в моей пилотке малость, а я в твоей смушковой шапке как–нибудь потерплю. Если мороз прихватит уши, снегом три. Главное, по–первости не забудь об этом. А там привыкнешь — и дело пойдет!..

Пленные растерянно смотрели вслед партизанам, не веря своим глазам и ушам. Потеря папахи или даже ладного кожушка — это же чепуха, мелочь по сравнению с теми ужасами, которыми их пугала кулацкая пропаганда.

Те, что посообразительнее, тут же вызывались быть нашими проводниками. Они показывали командирам рот и взводов наиболее короткие и удобные тропы для выхода наперерез врагу.

Антонюк–Сосенко бежал стремглав. А когда напоролся на мины, поставленные Кальницким по указке Семенюка, то и совсем прекратил сопротивление. Банда была деморализована. На исходе второго дня боя, по данным разведки, с Антонюком осталось не более полусотни конных и человек семьдесят пеших. Все они были связаны круговой порукой преступлений.

На следующий день пешие тоже превратились в конных. Правда, без седел.

Преследуя их, наши люди увлеклись: вырвались из лесов и болот, проскочили шоссе и были уже в холмистой Волынской степи. Все быстрее уходила назад зубчатая кромка леса.

* * *

Преследование остатков разбитого куреня продолжалось и на третий день. Враг совсем не отстреливался. Он просто бежал и уже доскакал до северных границ Львовщины, где за городом Порыцком синели на горизонте новые леса. А в них почти наверняка должен быть еще один курень из армии Клыма Савура.

— Видать, все–таки под счастливой звездой родился этот Антонюк. Ушел! — резюмировал на третий день начштаба, пристраиваясь к кавалькаде связных позади моей тачанки.

— Нагнали страху на бульбашей, — засмеялся связной Шелест.

— Главное, что простым дядькам немного мозги проветрили, — рассудительно сказал Дудка — связной из четвертой роты Тютерева. Он лихо сдвинул набекрень серую смушковую шапку, добытую при разгроме «лесных чертей».

— Мужики волынские клянутся и божатся больше с бандерами да клещами дела не иметь… Отбили мы им охоту, — посмеивались добродушно и другие.

Посоветовавшись с Мыколой, мы дали команду прекратить преследование.

— Надо взвесить обстановку и переходить к другой, более важной цели, — сказал я Войцеховичу.

Не сразу заметил, как затихла моя кавалькада.

— Гляди, Шелест! — долетело до меня тревожное бормотание Дудки. — Командир против шерсти бороду гладит. К чему бы то?..

Приметы, суеверия, предрассудки в нашем бесшабашном войске уживались с зоркой наблюдательностью. Я уже давно заметил это и следил за собой, чтобы неосторожным жестом не сделать промаха. Спохватившись, разозлился: «Э, да ну их к чертям… с их приметами».

* * *

Бои с бандами сослужили нам немалую службу. Во–первых, появились изрядные трофеи — оружие и в особенности хозяйственные припасы. Последних хватило бы нам не на один месяц, вздумай мы вести сидячую партизанскую жизнь. Большое значение имел и психологический эффект: победа досталась сравнительно легко. Это поднимало и престиж командования, и веру бойцов в свои силы. Даже партизаны из бывшего пятого батальона, расформированного в Мосуре за трусость, и те сейчас подняли нос кверху. Надо было поддержать этот порыв и закрепить его…

А штаб? Командование? Мы ведь тоже были солдаты, и увлечение было нам не чуждо. Но штаб обязан побольше думать и размышлять.

— Не слишком ли увлеклись мы преследованием?

Вот ушли на юг километров на сто пятьдесят. А зачем это?

— Даже и Кульбака не заметил, что до Карпат ближе стало.

— Еще за одной — двумя бандами погонимся — и опять вскочим с разгона в Карпатские горы.

— Чего доброго…