Рейх. Воспоминания о немецком плене, 1942–1945

Под торжественный звон колоколов вошли мы в монастырь, пристроившись в хвосте религиозной процессии. На площади перед храмом мы разговорились с еще не старой немкой. Вот что она нам поведала.

— Разве вам неизвестно, господа, что Гитлер — злейший врат католицизма? Он всеми фибрами своей нечестивой души ненавидел святую римскую церковь и стремился во что бы то ни стало искоренить ее. Миллионы правоверных христиан подверглись жестоким гонениям, каких не было даже во времена Нерона. Десятки тысяч мирян и духовенства Гитлер бросил в тюрьмы, загнал в кацеты. Не избежали этой участи многие епископы и кардиналы. Монастырь в Фульде[1000] фактически был закрыт. Традиционные религиозные процессии, которые так торжественно и красиво оформлялись в прежние годы, были запрещены под страхом самого сурового наказания. Так продолжалось более 10 лет. Но господь внял молитвам верующих католиков, и Антихрист пал. Католическая церковь торжествует победу над князем тьмы. Сегодня, впервые за последние 12 лет, по улицам Фульды прошла традиционная религиозная процессия. Во главе шествия вы могли видеть кардинала, епископов, священников, совсем недавно освобожденных из кацетов.

— Но скажите нам, гнедише фрау, почему так горько плачут женщины?

— Вот по этой самой причине они и плачут.

— Нам что-то невдомек. Какая тут причина? Зачем надо проливать слезы, раз Антихрист пал, а Христова церковь торжествует победу?

— Как это вам непонятно, господа русские? Ведь полоса жестоких гонений на святую римскую церковь безвозвратно прошла, канула в вечность. Теперь уже нет никаких запретов на религиозные процессии. А в час «Ave Maria» с церковных башен свободно могут литься торжественные звуки благовеста в честь пречистой Мадонны. Надо ли удивляться, что у женщин текут слезы? Ведь это так естественно.

Женщина немного помолчала. Потом она добавила, скорбно повесив голову:

— Конечно, это не единственная причина наших слез. Женщины плачут еще и потому, что в этот час они невольно вспоминают о своих детях, отцах, братьях, погибших по злой воле обоих антихристов.

Нас привезли в Фульду 20 апреля. Тогда мы пользовались почти абсолютной свободой передвижения внутри и вне гинденбурговских казарм. Каждый из нас в любое время дня и ночи мог выйти за ворота лагеря, не страшась ни военных, ни гражданских властей. Когда поздно вечером мы возвращались в казармы, ни единая американская или русская душа не пыталась нас остановить и потребовать объяснения о причинах столь длительной отлучки.

Неделю спустя американцы ввели весьма стеснительные ограничения, ряд труднопреодолимых рогаток. Выйти из лагеря можно было только с разрешения коменданта, а увольнительные записки выдавались не чаще одного раза в неделю. Конечно, мы продолжали совершать наши почти ежедневные прогулки в город и в пригородные места, но для этого приходилось прибегать ко всякого рода уловкам и трюкам.

Но вот пришел конец и этой полуволе. Американцы усилили охрану лагеря, блокировали все входы и выходы. Стало совершенно невозможно даже нелегально переправиться через забор, ибо по ту сторону днем и ночью бродят американские патрули.

Итак, мы снова в плену, снова в концлагере. Куда ни повернешься, всюду колючая проволока, всюду стальные каски часовых. Конечно, эту американскую неволю никак нельзя сравнить с немецкой. Ведь нас сейчас не бьют, не расстреливают, не истязают. От тяжких мук голода, томившего нас в течение трех долгих лет, остались лишь обрывки воспоминаний, ибо мы теперь ежедневно получаем 300 г хлеба, 20 г жиров, 20 г сахара, 20 г мармелада, 100 г мясных консервов, 1/2 л супа. Словом, физически мы почти благоденствуем. Морально же мы страдаем едва ли не так же, как в немецком плену.

Иногда в голову приходит грустная мысль, что свобода — это лишь призрак и что я никогда не вырвусь из дьявольских объятий штахельдрата.

24 мая всех бывших русских военнопленных посадили в десятитонки и привезли в Гиссен. Разместили нас в солдатских казармах, спрятанных под сенью густолиственных лесов. Режим, питание и все прочие условия здесь совершенно такие же, как в Фульде. Живем мы за штахельдратом и поэтому понятия не имеем о Гиссене, о его красотах и достопримечательностях. Впрочем, от этого центра Обергессена, некогда славившегося своим старинным университетом, мало что осталось. Во всяком случае, мы видели вокруг себя одни только руины, когда проезжали по улицам города.

Говорят, что где-то здесь проходит межзональная граница. Это можно заметить уже с первого взгляда, ибо с самого раннего утра до поздней ночи по лагерю слоняются стайки американских и британских солдат. Несмотря на общность происхождения, они мало похожи друг на друга. Удивительно, как они отклонились от генотипа, причем не только в характерологическом, но и в физическом отношении. Поражает и тот факт, что американцы и британцы не проявляют какой-либо взаимной склонности или привязанности.