Реки Вавилона

— Не больше, чем у нас, — ответил Хоснер. — И советую тебе на будущее не скрывать такую информацию, генерал. Как я понимаю, у тебя есть два варианта: гостиница возле ворот Иштар или еврейская деревня Уммах.

Добкин кивнул. Но мог ли он идти к этим евреям, которые вели примитивный образ жизни в глиняных лачугах, заявлять им о духовном родстве и просить помощи? И Добкин решил для себя, что может. А не учинит ли Риш расправу над этими несчастными, если узнает об этом? Наверняка учинит. Но какой другой выход? Выхода не было.

— Ночью я попытаюсь добраться до деревни.

— Хорошо. Я бы предпочел, чтобы ты пробрался в гостиницу, но решай сам. — Они вместе направились к загону для скота. На ходу Хоснер добавил: — Я не смогу выделить тебе пистолет.

— Ладно.

Еще несколько шагов они прошли молча, потом Хоснер покашлял и сказал:

— Я просил министра иностранных дел…

— Да, — оборвал его Добкин, — я нашел нужное лекарство. Наперстянка. У одного из помощников министра плохое сердце, так что у него запас этого лекарства на целый месяц. Двухнедельный запас я забрал.

— Надеюсь, этого хватит.

— Я тоже.

Из загона вышел Бург с двумя стюардессами — Рашель Баум и Бет Абрамс. Их светло-голубая форма пропиталась потом и еще чем-то, похожим на кровь и йод. Они одарили Хоснера откровенными взглядами, в которых явно читалась смесь страха и презрения, и продолжили свой путь.

Бург пожал плечами.

— Они и на меня так смотрят. Весьма трогательно ухаживали за своим пациентом — пленным арабом, пока я не взял его в оборот. Никто не понимает нас, Иаков.

— Он сообщил что-нибудь новое? — поинтересовался Хоснер.

Бург сунул в рот незажженную трубку.

— Кое-что. — Он проводил взглядом «Лир», взявший курс на запад через Евфрат. — А не полетел ли он в базовый лагерь за минометами и гранатами?

Хоснер тоже проводил взглядом самолет, скрывшийся в лучах солнца.

— Тогда нам ночью придется немного потяжелее.

Добкин закурил сигарету.

— Рад, что меня не будет здесь в это время.

— Значит, уходишь? — спросил Бург.

— Да. Сегодня ночью, пока вы будете ловить пули, я буду есть мацу, жареного барашка и отплясывать еврейские танцы.

— Уж больно ты размечтался, генерал.

Добкин рассказал Бургу о еврейской деревне.

Тот выслушал и кивнул.

— Извини за шутку, но кошерным тут не пахнет, Бен. Придерживайся лучше начального плана.

— Я полагаюсь на свою интуицию.

Бург пожал плечами. В любом случае подобная попытка была самоубийством.

— Между прочим, пленный сообщил, что Салем Хамади, лейтенант Риша, гомосексуалист. А это как-то не вяжется с установленными нормами морали.

— Кого это волнует? — спросил Хоснер.

— Будет волновать Салема Хамади, когда ночью мы на полную громкость объявим этот факт через самолетные динамики.

Хоснер рассмеялся.

— Это низко.

— С ними все методы хороши. А динамики уже вытащили на периметр?

— Вытащили, — ответил Добкин.

Хоснер отправился в тень под крыло «Конкорда». Лестница из земли и глины к крылу была завершена, и он прислонился спиной к ее торцу, почувствовав первое нарастающее дуновение горячего ветра. Бекер сообщил, что показания самолетного барометра стремительно падали весь день.

— Кто-нибудь знает, как здесь называется восточный ветер?

— Шерхи, — ответил Добкин. — А ты его ощущаешь?

— Похоже, да.

— Плохо. Думаю, он похуже хамсина в Израиле.

— Почему это?

— Во-первых, он горячее. А потом, здесь только песок и пыль. Он поднимает пыль, и ты можешь задохнуться от нее. И умереть. Особенно на таком холме.

Хоснер оглядел местность. Пылевые вихри начали формироваться вокруг блуждающих песчаных дюн. Они кружились над холмиками, пропадали в высохших руслах, потом появлялись снова и устремлялись вперед, на запад.

Добкин проследил за взглядом Хоснера.

— Скажу тебе честно, не знаю, кому будет на руку эта пыльная буря с военной точки зрения.

— У нас и без нее хватает проблем, — заметил Хоснер. — Вполне могу обойтись и без еще одной. — Он посмотрел на Бурга. — Если ты закончил с пленным, то надо избавиться от него.

— Ты имеешь в виду отпустить.

— Да.

Добкин не согласился с ними.

Хоснер предложил ему сигарету.

— Позволь мне рассказать тебе пару историй. — Он плотнее прижался спиной к прохладному торцу земляной лестницы. — Во время осады Милана, в двенадцатом веке, его жители заполнили мешки из-под зерна песком и использовали их для укрепления крепостных стен. Осаждающие, которыми руководил германский император Барбаросса, решили, что в этих мешках зерно, и утратили боевой пыл. На самом деле в городе царил голод, но Барбаросса этого не знал. Спустя несколько лет Барбаросса осадил итальянский город Алессандрию. Один из крестьян вывел из города свою корову попастись, и солдаты Барбароссы захватили его в плен. Когда они зарезали корову, чтобы съесть, то обнаружили, что ее желудок набит отборным зерном. Крестьянин объяснил, что сена и фуража в городе очень мало, но зато полно зерна, которым и кормят скот. Барбаросса вновь упал духом и снял осаду. А на самом деле люди в Алессандрии голодали, а затея с крестьянином и коровой была просто хитростью.

— И ты намерен организовать подобную хитрость, — предположил Бург.