— Не раскисай! Ты должен пройти этот путь до конца, — одернул себя Свен. После чего постарался забыться в работе, рассудив, что проблемы стоит решать по мере их поступления.
Как и обещал капитан, через два дня их китобойное судно пришвартовалось в Рейкьявике. Микке настолько расщедрился после удачной охоты, что даже выдал Свену небольшую премию, которой с лихвой хватило на покупку билета на лайнер «Эйвинд»,[45]
идущий к берегам Англии.Сойдя на берег, почти вся команда первым делом направилась в портовый кабак, где целую ночь гуляли с таким шумом, что в конечном итоге хозяину пришлось выставить расшумевшихся китобоев силой. Но Свену не довелось поучаствовать в настоящей кабацкой драке, так как в это время он безмятежно спал в каюте лайнера, предварительно съев сразу три порции фиш энд чипс.
Совершенно неожиданно в его сновидениях возник образ кита. Могучее животное лежало посреди его подземной лаборатории и било хвостом, превращая его Машину времени в бесполезную груду железа.
— Остановись! — закричал Свен в ужасе. — Что ты делаешь? За что?
— Ты убил меня, Яков, — ответил кит бесполым голосом и продолжил крушить стеллажи с инструментами и запасными деталями для Машины.
— Нет… Это не я… — Свен в растерянности стоял и смотрел на то, как могучее животное уничтожает дело всей его жизни. — Я не трогал тебя! Я всего лишь следил за работой двигателей!
— Ты убил меня, Яков. Ты оставил меня умирать в той яме. Ты даже не попытался меня спасти.
На мгновение образ кита поблек, и сквозь него проступила фигура Михолока Штейна. Он был в одном исподнем, язык распух и вывалился изо рта. Глаза его превратились в два стеклянных шара, полностью лишившись радужной оболочки. В руках Михолок сжимал лопату, в точности такую, какой Свен копал могилы для убитых в «Собиборе».
— Отец…
Михолок взмахнул лопатой и разнес вдребезги стоящий рядом с ним стеллаж.
— Ты убил меня, Яков!
— Нет!!! — Свен хотел броситься к отцу, но на его месте уже вновь возникла огромная туша кита. Из дыхала животного забил фонтан крови, которая тут же стала заполнять помещение лаборатории.
В панике Свен огляделся по сторонам и обнаружил стоящую рядом китобойную пушку, заряженную острым гарпуном. Вспомнив, как с этой пушкой обращался старик Эрик, Свен взвел механизм и направил стальное жало на кита.
— Прекрати! Прекрати сейчас же! — истерично взвыл мужчина. Кровь тем временем все прибывала и прибывала. Свен чувствовал, что ее уровень поднялся выше его колен.
— Ты убил меня, Яков.
Нервы у мужчины не выдержали, и он выстрелил. Гарпун, словно молния, вырвался из дула пушки и вонзился прямо в глаз киту. Животное закричало.
— Aayyy…
У-у-у!
Свен проснулся и вскочил. Он был в каюте, на своей кровати, простыни и одеяло которой промокли от его пота. Свен чувствовал, что задыхается. Сердце его билось, словно бешеное.
— У-у-у — пропел за иллюминатором корабельный гудок.
— Сон… — с облегчением выдохнул Свен и упал обратно в кровать. — Это всего лишь страшный сон.
Лежа на мокрых простынях и глядя в потолок каюты, Свен молился о том, чтобы этот сон не был вещим.
Глава девятая
Вернувшись в Англию, Свен начал размышлять, как бы ему проникнуть к Машине. О том, чтобы напрямую соваться в усадьбу Кохов, и речи быть не могло, там, вероятнее всего, до сих пор царил сущий хаос, вызванный исчезновением его и отца Альберта. Не говоря уже о том, что силами Братства наверняка выставлена такая охрана, что и муха не пролетит.
Живое воображение тут же любезно нарисовало Свену заграждения из колючей проволоки и автоматчиков с собаками, патрулирующих периметр. Лезть на рожон было бессмысленно, тем более что Свен смерти пока не искал.
Воспоминание о сцене на горном хребте и гибели Генри Коха снова холодным лезвием полоснуло по сердцу. Как Свен ни старался себя утешить или оправдать, он все равно понимал, что, так или иначе, был виноват в случившемся. Ведь если бы не он, ничего подобного бы не произошло.
Также его душа каждую секунду разрывалась от страданий и понимания того, что сейчас чувствуют миссис Кох и Грета, которые к нему так тепло и хорошо относились и которые ни в коем случае не заслуживали того чудовищного горя, которое обрушилось на них по его вине.