Реквием ангела, исповедь демона

— Ах, если бы спокойное, — с тенью горечи улыбнулась она. Будто в лицо неведомым мне врагам. Так очаровательно и решительно. — Быть может, не всё что похоже на спокойствие, является им.

— Значит, есть какое-то беспокойство?

— Скорее призраки прошлого. Однажды вцепившись, они не отпускают.

— Я надеялся, что мы помогаем друг другу забыть всё, что было до.

— Помогаем. И сладость нашего забвения упоительна. Но беззаботность настоящего обманчива. Забывая прошлое с тобой, я оказываюсь перед неопределенностью будущего. Одна бездна сменяет другую. Это компоненты уравнения без ответов. Мы с тобой вдвоем прячемся на зыбком островке времени, который однажды поглотит одна из этих бездн.

Я обнял её и улыбнулся подбадривающе:

— Катрина, ничто не вечно. В этом ценность того, чем дорожат люди. Поэтому мы бережем то, что вносит в наши жизни свет. Порой это очень хрупкие вещи. Быстротечные мгновения. Но они дарят нам смысл, прогоняют тьму, позволяют найти то, для чего мы живем.

— И всё это заканчивается вот так, — она изящно взмахнула рукой и щелкнула пальцами, — Люди подобны падающим звездам. Чиркнут по небосклону вечности, и вот уже нет их следа. Как мне ухватиться за тебя, Марк? Как остановить падающую звезду?

Катрина спрашивала с уязвимостью прежде небывалой. Её рука ухватилась за мою рубашку, и белые пальцы сжались на моей груди в бессилии. В этот момент я понял, как сильны её чувства ко мне.

Я мягко накрыл её руку своей ладонью. Наши бокалы тихо прозвенели, сойдясь вплотную.

— Когда ты вернулась ко мне, я отпустил прошлое, а будущее послал ко всем чертям. Давай будем наслаждаться настоящим столько, сколько сможем. И выпьем за звездопад! — предложил я.

— Какой восхитительно дерзкий тост! — оценила она, поднимая бокал.

Это был больше, чем просто тост. Это прощание перед будущим расставанием, которое неминуемо случится. Но, как и сколько лет до него оставалось, никто из нас не знал. И не хотел знать. Ведь я был просто смертным, а она нет.

Мы чокнулись бокалами и, глядя друг другу в глаза, отпили вина.

— Твое прошлое легче моего, — произнесла Катрина.

— Тебя что-то гнетет, — почувствовал я.

Катрина посмотрела на меня взглядом, от которого я уже начинал отвыкать. Холодным, мятежным. Взглядом наемницы. Она на мгновение закрыла прелестные сапфировые глаза, потом, вздохнув, ответила:

— Ради тебя я всем сердцем желала бы стать лучше. И, несмотря на это, продолжаю быть той, кто я есть. Дела мои определяют мою суть. Но стыд и стремление вырваться из порочного круга голода зародились во мне задолго до нашей с тобой встречи.

Мне показалось, что наш разговор всколыхнул в памяти Катрины воспоминания, о которых она с радостью забыла бы, будь у неё подобная возможность.

— Продолжай, — попросил я. — Я хочу разделить с тобой ношу, которая тебя тяготит.

Улыбка коснулась её губ, а её рука дотронулась до моей щеки.

— Разве может человек разделить с кем-то тяжесть стольких смертей? Разве ты желаешь знать то, что оттолкнет тебя от меня?

— Нет ничего, что могло бы оттолкнуть меня от тебя. Поверь. Поверь!

Незримый огонь волной вспыхнул в её глазах.

— Многие из смертных в неведении желали того, что доступно бессмертному. Мир лордоков это диковинное царство из костей, где раны, боль и кровь — предмет утех. Где тирания деспотов рода людского — лишь мышиная возня. Мы властвуем властителями, судьбами рабов и князей. Тысячи и тысячи человеческих жизней погублены во имя наших целей, пророчеств Тентела или ради пищи — это уже не важно. Бремени грехов моих не избыть. Мои деяния простираются сквозь окровавленный горизонт. Тянутся в веках. И нет мне покоя. Вся моя жизнь похожа на темный сон, царство полузабвения. Глядя на людей, вампир ненавидит и завидует. Мы потомки проклятых, а не создания Творца. И с каждым заходом солнца я вспоминаю об этом. Для нас нет покаяния. И я не могу даже попросить о прощении.

Я смотрел на Катрину с состраданием. И заглянул так далеко, что увидел в ней пугающую неизбежность. Неизбежность и усталость от собственного существования.

— А если бы ты могла. Попросила бы о прощении?

— Демоны не исповедуются.

— И всё же?

Ее глаза недоуменно сверкнули в темноте. Казалось, сама мысль о том, что она могла бы попросить о чем-то Бога была для Катрины невероятной.

— Если бы могла, наверное, исповедалась бы. Мою душу надламывают грехи, которые не могут оставить меня сквозь поколения. Убийства людей, которых я могла бы не убивать. Смерти людей, которых я могла бы спасти. Всегда есть выбор, — приглушенно закончила она и отставила бокал вина. — Ты не знаешь, на кого с любовью смотришь, Марк. Среди всех смертных грехов, что мне довелось вкусить, искренне я сожалею лишь о некоторых. О единицах. Так я устроена. Но даже эти сожаления рвут меня на части.

— Ты не можешь больше нести эту ношу одна. Облегчи свою душу хотя бы передо мной.

— Ты не сможешь с этим жить, — серьезно предостерегла Катрина.

— А ты можешь?

Она не ответила. Попыталась найти слова. И возможно нашла. Но промолчала.

— Катрина, облегчи свою душу.