Реквием ангела, исповедь демона

— Прости меня за это. Прежде я никому не рассказывала то, что открою тебе.

— Не извиняйся. Однажды я решил, что хочу знать о тебе все.

Катрина посмотрела в темноту. Так печально. Казалось, само время расступилось перед её взором. Она кивнула и начала говорить:

— Стояла весна 1744 года. Ночи были безветренные. Как сейчас, — Катрина обвела глазами пронизанную лунным светом улицу. — Шел всего лишь 27 год моей жизни. Зан ещё оттачивал мои навыки наемницы. Массовое переселение сербов, вызванное репрессиями турецких отрядов против христиан, помогавших австрийцам в минувшей войне[1], опустошило многие села. Минул срок, когда крестьяне должны были отдать нам десятину в пять голов скота на откуп. Чтобы взамен мы не тревожили их народ и не пили кровь их людей. Такие пакты мы заключали со многими селами. Минул срок, но скота из деревни Влашаци не было. Мы великодушно ждали месяц. Мой отец не разгневался. Наоборот. Ведь значит, не мы нарушили договор, а крестьяне. Когда голод стал давать о себе знать, мы выдвинулись. Влашаци располагались в восточной Сербии у подножья Хомольских гор. По дороге в деревню нам встретился юнец оттуда родом. На наши расспросы он рассказал, что стало причиной их неповиновения. Недавно во Влашацы с заработков вернулся сын старосты. Суеверия односельчан стали чужды человеку, воевавшему и много лет разъезжавшему по дальним краям. Страха перед моим кланом сын старосты не испытывал. Ему пришлось не по нраву соглашение, заключенное между старостой и Заном. Взбунтовалась молодая душа. Уверенный в своих силах, сын старосты убедил отца, что их народ сможет одолеть нас с помощью османских властей. Что мы никакие не вампиры, а жадные землевладельцы, грабящие крестьян. Они донесли местному турецкому военачальнику Ягыз-аге о самоуправстве нашего клана. Ягыз-ага расположил в их селе военный отряд для установления порядка. И вот, чувствуя защиту османов, крестьяне решили не выполнять договор, заключенный с нами. Узнав об этом, мой отец дозволил извести всех жителей деревни до последнего. Их бунт был непростителен. Да и наша жажда брала свое. Разгневанные, распаленные голодом крови, мы, как чума, налетели на несчастное крестьянское селение. Сперва мы расправились с отрядом Ягыз-аги. Потом принялись за крестьян. Мы резали их лошадей, мы жгли их дома. Среди полыхающих построек мы убивали спасающихся мужчин, матерей, сестер, братьев. Кровавый пир, что мы устроили, потрясал ещё живых. Вера в вампиров вновь вернулась к крестьянам, когда они узрели, как гибнет их родня, как рвется некогда живая плоть, крича и моля о помощи. Безнадежные мольбы уносились в ночь. Никто не пришел им на помощь. Старосту, его семью, сына и деревенский совет мы заставили смотреть на наказание за их ошибку. Их мучительный конец. Меня опьянила сила клана Вэллкат над людьми. Я считала этих крестьян своей собственностью. Их жизнь и смерть лежали в моих руках, как поводья судьбы. Мы ворвались в ещё один дом. Я и двое моих подданных. Мужчины и юноши бросились сражаться с нами, защищая семью. Завязалась схватка между моими подданными и четырьмя обезумевшими от паники крестьянскими храбрецами. А я услышала плач, — взгляд Катрины стал отрешенным. Блеск в темноте, она отвела глаза в сторону. Голос её дрогнул. — Такой чистый, журчащий, как летний ручеек. Детский.

Догадки о том, что произошло дальше, придавили меня тяжелым грузом. Катрина продолжала.