Реквием машине времени

Самое странное, что она почти сразу успокоилась. Говорят, так бывает с очень большим горем — за некой чертой оно вдруг разрастается настолько, что уходит из тебя, заполняя весь мир, а ты впадаешь в понурое безразличие. Когда они вернулись домой из башни звездочетов, то нашли успокоение в какой-то шалой, исступленной нежности. Но потом Анастасии приснился кошмар — Луна, багровая и чисто-прозрачная, словно отлитая из стекла и вымытая с мылом, величаво и беззвучно плыла над самыми крышами, над яркими флюгерами, угрюмыми зубцами башен, коньками теремов — и крыши отрывались, взмывали в небо, но не рассыпались, а вереницей, углом плыли вслед Луне. «Как журавлиный клин в чужие рубежи», — то ли это сама Анастасия сказала во сне, то ли это звучало вокруг нее. «Как журавлиный клин», — повторила она во сне, попробовала на вкус эти странные, непонятные слова, глядя вслед веренице крыш, ставшей уже бесконечной, почувствовала, что ей невыносимо страшно и пора просыпаться, иначе сердце не выдержит.

Анастасия проснулась. Медленно осознала, что это был сон, а за окном близится рассвет. Слова еще стояли в памяти, и, чтобы они не забылись, не растаяли с пробуждением, Анастасия почти беззвучно пошевелила губами:

— Как журавлиный клин в чужие рубежи…

Рядом, не поднимая головы от подушки, метался Капитан, и с его губ срывались тихие бессвязные выкрики — он кого-то остерегал, кому-то приказывал, звал каких-то шмелей, то и дело вспоминал цветок — черный тюльпан. Анастасия в жизни не видела черных тюльпанов — только синие и красные, в оранжерее Императора.

— Ну тихо, тихо, — шепотом сказала она, отвела с лица рассыпавшиеся волосы, наклонилась над ним и осторожно поцеловала в лоб, едва прикоснувшись губами, чтобы не разбудить. — Все тихо, все спят…

Он тяжело задышал, потом тело расслабилось, дыхание понемногу стало ровным, он повернулся к стене и засопел ровно и спокойно. Анастасия, не глядя, протянула руку, нащупала зашуршавшее платье и выскользнула из-под одеяла. Подошла к окну. Стояла та неуловимая утренняя пора, когда темнота уже не ночь, а рассвет еще не день, и розовая полоска на восходе не шире лезвия меча…

— Княжна Анастасия, — шепотом сказала она своему отражению, едва различимому в темном стекле.

Отражение молчало, как ему и полагается. Замки, узкие улочки и звон мечей показались такими далекими, словно их и не было вовсе. Никогда. И Луна, к счастью, уже опустилась за горизонт. Анастасия ее теперь ненавидела.

— Взрослеем? — сказала она отражению. — А дела-то крутые…

Отражение промолчало.

Верстовой столб 15. АТЛАНТЫ ДЕРЖАТ НЕБО

Так страшно исказить в поспешности горячей

единственную суть земного естества.

Но даже если вдруг я окажусь незрячей,

я все ж посмею БЫТЬ — поскольку я жива.

Е. Жабик

Анастасия чуточку раздраженно постукивала о пол каблуком и слушала звон шпоры. Ольга задерживалась. Капитан уже нетерпеливо насвистывал во дворе что-то бодрое, держа под уздцы заседланных коней, а Ольги все не было.

Появилась наконец. Но не в прежней одежде, как Анастасия, — в белом платье, бледная. Упорно отворачивала от Анастасии глаза — взгляд метался, как птица над разоренным гнездом.

— И как это понимать? — спросила Анастасия даже не удивленно-вяло. Что-то такое она начинала подозревать, но до конца не верила. — Остаешься здесь, что ли?

— Анастасия, пойми, я… Можешь считать меня дрянью, предательницей, но я… — лицо Ольги вдруг переменилось, она дерзко и решительно подняла голову. — Да, можешь считать кем угодно, если ты так глупа! Вся наша Счастливая Империя, все наши рыцари, уклад, беспамятье, пять дурацких звезд — да пропади пропадом этот вздор! Я выхожу замуж, и я хочу жить здесь. И вам обоим бы советовала…

Ольга замолчала, удивленная спокойствием Анастасии, неуверенно моргнула. Анастасия задумчиво кивала. Пожалуй, она не сердилась. Не было времени и желания на такие глупости. Нависшая над землей беда была столь огромной и тяжкой, что все прежние счеты-обеты, все прежние наставления и сложности больше не казались важными, безвозвратно уплывали в прошлое. Правда, Ольга об этом ничегошеньки не знала — Анастасия, посоветовавшись с Капитаном, хотела рассказать ей все в пути, а теперь, понятно, не расскажет. Что ж, одной заботой меньше, только и всего…

— Я не сержусь, — сказала Анастасия, уносясь мыслями в тягостную неизвестность. — Правда, не сержусь. У каждого своя дорога, и глупо насильно тащить кого-то на чужую. Так что желаю счастья. Прощай.

— Вам тоже лучше было бы…