Рембрандт

Тиция Коопаль смотрит сквозь полуопущенные веки на племянника, сидящего перед ней в кресле. Она чувствует, как ею одновременно овладевают удовлетворение и жалость, любопытство и гордость. У Саскии великолепный сынок! Каким смуглым и рыцарственным мужчиной он стал с тех пор, как она видела его в последний раз шестнадцатилетним пажем в доме ван Лоо. Что-то зашевелилось в ней — какая-то мягкая материнская влюбленность в дитя своей покойной сестры. Она не посмела погладить его по волосам и прикоснуться к его спокойно лежащей руке, но велико было внезапно охватившее ее желание сделать это.

Из всех сестер ван Эйленбюрх Тиция была самой живой: фрисландка, чувственная и легко воспламеняющаяся, она была воплощением любви. Ей не хватало кротости и спокойствия Саскии, замкнутости и надменности Эммы. Она знала себя: знала, что ждет ее, когда выходила замуж за Франса Коопаля. Брак положил предел ее вольной и бурной жизни. Тиция сама пожелала этого; она поклялась в верности мужу и честно соблюдала свою клятву. И не из страха или моральных предрассудков. Голос природы был в ней слишком силен. Девушкой ока ни в чем пс могла отказать своим поклонникам, но, выйдя замуж, повела себя по-иному. Это жизнерадостное создание, женщина до корней волос, мечтала о детях, цветах жизни. Она вышла замуж, но детей не было. Рядом со строгим мужем, самоотверженно и благоговейно влюбленным в нее и непоколебимо верным, поуспокоилась и сама Тиция Коопаль.

И вот она сидит в своей запоздалой зрелой красоте против молодого человека, который годится ей в сыновья. Она встретила его сочувственно и гордо, с любопытством и радостью. Она смотрит на него и любуется. Голос у Титуса тихий, медлительный и такой застенчивый, а в глубине глаз притаились мрачные мысли. Тиция Коопаль видит, что Титус скрытен и ему тяжело живется. Она все поняла. Ей даже не к чему слушать, что он рассказывает. Темные глаза молодого человека и пальцы, смущенно бегающие по полям шляпы, красноречиво говорят за себя. В доме Рембрандта поселилась тревога. Тиции ясно, что преодоление этой тревоги не по плечу Титусу: все в нем выдавало слабодушие. Из слов его она заключила, что он боготворит отца. Внезапно и перед ней Рембрандт предстал в новом свете. Этот молодой человек, всем своим обликом и нравом так напоминающий Эйленбюрхов, молится на своего отца-крестьянина. При всем знании людей, при всей своей женской чуткости Тиция Коопаль никогда раньше так отчетливо не представляла себе значения Рембрандта как художника. Это ведь живописец, великий мастер. Гений возвысил его над крестьянским происхождением. Теперь она поняла это. Лейденский крестьянский парень, который, наперекор ее семье, отважился жениться на Саскии, — отнюдь не выскочка. Сестра Тиции любила его. Титус тоже любит его… Мечта Тиции о сыне, которого она так страстно желала, ожила с появлением Титуса. Она почувствовала, как ее обожгли немые слезы, и украдкой утерла их. Почему у нее не было сына?

Когда Титус взглянул на нее, полный чаяний и страха, он увидел мягкую и светлую улыбку.

— Я помогу тебе, — сказала она. — Сколько тебе нужно?

О, какую радость доставили ей внезапно просветлевшие глаза Титуса! На миг рука ее точно заблудилась… Но Титус схватил эту руку и склонился над ней. Возлюбленный и сын… Тиция дерзнула помечтать под его поцелуй…

XII

Аарт де Гельдер вел в доме Рембрандта почти отшельническую жизнь. Да иначе и не могло быть. Молодые художники, которым еще памятно было имя Рембрандта, издевались над работами великого художника, если они вообще попадали в поле их зрения, и называли его не иначе, как «старый колдун». Те же, которым его имя ничего не говорило, подсмеивались заодно с другими над этой кличкой или просто пожимали плечами. Даже те художники, которые несколько лет назад помогали ему, теперь уже больше не скрывали своей антипатии. Они не понимали прогрессирующей мрачности рембрандтовского творчества: в его работах тени становились вес гуще, краски — темнее, туманнее. Везде сияние блеклого золота и пурпура, и краски лежат на холсте жирными слоями. Великий художник и его судьба уже никого не интересовали. Да и молодые перестали заглядывать к Титусу, благо некоторые из них уже прославились и рассчитывали на лучшие гонорары у богатых торговцев. Филипс де Конинк сильно изменился. Волосы у него вылезли, он обзавелся брюшком. Несмотря на то, что об его юности, проведенной в доме Рембрандта, ходили всякие странные слушки, он был женат. О своем бывшем учителе он, видимо, больше совсем не думал.