Рембрандт

Жизнь художников в Амстердаме протекала по-новому. Люди старшего поколения поумирали или были забыты. В зените была школа молодых, которые всячески поносили своих предшественников и воображали, что открывают новые пути. Де Гельдер, одержимый поклонник творчества Рембрандта, являлся их страстным противником. Было в нем нечто особое, что-то от поглощенного своим внутренним миром алхимика-мизантропа, занятого в своем подземелье поисками золота: какое-то фанатическое влечение ко всему неведомому, завуалированному. Он презирал равнодушную, плоскую и в то же время более резкую, усвоенную его сверстниками манеру живописи. По его мнению, эти господа смотрели на природу равнодушными глазами, слепыми к скрытым в ней тайнам. А он превыше всего любил ночь с ее мистикой и овеянные тайной ночи картины своего учителя. Его собственные произведения были, казалось, пронизаны тем же золотым мерцанием, над которым колдовал его великий учитель и за которое молодые люди наделили его иронической кличкой. Де Гельдеру представлялось, что он при Рембрандте как бы оруженосец старого короля или последний страж на степах священной крепости. Он никогда не раскаивался в решении, принятом им в юности. Он принадлежал к числу тех, кто не кочует по жизни, а углубляется в нее. Первое время, когда он еще изредка заглядывал в «Герб Франции» и, забыв свою застенчивость, пламенно и всеми силами души выступал в защиту Рембрандта, над ним сначала смеялись, а позже совсем перестали его слушать. Де Гельдер подозревал даже, что в этой среде его считали чудаком. Оскорбленный, но уверенный в своей правоте, отдавая себе полный отчет в своей приверженности к Рембрандту, де Гельдер остался в мастерской на Розенграхте. Он оберегал Рембрандта, не отступая от него ни на шаг. Он повсюду следовал за ним по пятам: как бы не случилось с учителем беды…

Впрочем, есть в Амстердаме еще и другой художник, с которым де Гельдер знаком и который разделяет его восхищение Рембрандтом. Корнелис Сейтхофф на год моложе де Гельдера. Этот длинноногий, жизнерадостный художник-маринист больше торчит у моря или шатается с капитанами дальнего плавания по кабакам, чем работает. Его мастерская расположена над трактиром. Обычно он ночует в своей светлой квадратной мастерской, если только не застрянет у какой-нибудь сговорчивой девицы или не составит на всю ночь компании жене какого-нибудь из находившихся в плавании моряков. Его мастерская вся завалена сувенирами из Ост-Индии. По его просьбе знакомые капитаны привозят ему всякие редкостные безделушки: языческих идолов, засушенных рыб, птичьи чучела, изделия из кости и дерева, кораллы, раскрашенную керамику — все это у него размещено по стенам, между картинами. Над его кроватью — целая выставка оружия, потому что Сейтхофф фехтует и стреляет, как прирожденный солдат, и состоит знаменосцем в одной из стрелковых гильдий. Оттого он и проводит больше времени в тире, чем в мастерской, у мольберта, хотя именно кисть художника кормит его.

Сейтхофф хохочет часто и громко, из него так и брызжет весельем, песнями и остротами в противоположность де Гельдеру — замкнутому и мечтательному. Они познакомились в «Гербе Франции». С первого же мгновения Сейтхофф привлек к себе внимание де Гельдера своей жнивой скороговоркой, округлыми и выразительными жестами, смелой поступью и жизнерадостностью. И Аарт де Гельдер затаил скромную мечту, которой — он знал это довольно хорошо — не суждено осуществиться, мечту, противоречащую его характеру: стать таким же бесшабашным и крепким, как Корнелис Сейтхофф. Однажды, набравшись смелости, де Гельдер предложил Сейтхоффу чокнуться. Тот узнал в нем смуглого, молчаливого ученика Рембрандта. Он подсел к де Гельдеру, и они заговорили об учителе. Потом он повел де Гельдера к себе в мастерскую и показал ему свои безделушки и оружие. Над безделушками де Гельдер посмеялся, а оружию позавидовал.

Так началась их дружба. Де Гельдер навещал своего приятеля всякий раз, как среди тихих грез им вдруг овладевала тоска по веселой болтовне, по смеющейся физиономии, по пивной пене, которую его друг тыльной стороной ладони стирает с губ, по сияющим глазам, над которыми пляшут завитки буйных кудрей. Сейтхофф, в свою очередь, был расположен к де Гельдеру, хотя вряд ли мог бы объяснить, что вызывает его расположение. Может быть, ощущение неизъяснимой тишины, которую Аарт де Гельдер приносит с собой из рембрандтовского дома? Или то дыхание другого мира, перед которым Сейтхофф застывает с таким же чувством детского восторга, как перед чудесами и сокровищами Индии, олицетворяющими для него манящие, далекие тайны.