Рембрандт

Он состроил страдальческую гримасу и развел руками, как бы давая понять, что готов принести себя в жертву, затем отвесил церемонный и вежливый поклон, как раскланиваются с малознакомыми людьми. Де Хельд и Мейрс также приподняли шляпы, и все трое разошлись в разные стороны.

Было тепло, дул легкий ветерок. Летней ночью почти не темнеет. Тут и там мелькали огоньки, отражавшиеся в тихой глади вод. Ночной сторож неторопливо обходил свой участок. В переулке шепталась влюбленная парочка.

Варфоломей ван дер Гельст ничего не видел и не слышал. Он вспоминал об оскорблениях, нанесенных ему Кретцером и другими товарищами по гильдии, и в нем разгоралась глухая, необъяснимая ненависть к Рембрандту. В голове его один за другим возникали безумные, путаные и неосуществимые планы мести. Ему хотелось громко вопить, драться.

Внезапно он испуганно отпрянул, изрыгая проклятия. Перед ним разверзлась черная бездна — вода. Он ошибся улицей, прошел мимо моста и едва не угодил в канал.

Проклиная хмельное вино, заведшее его бог знает куда, и все еще содрогаясь от ужаса, ван дер Гельст повернул обратно, стараясь на этот раз не сбиться с дороги. Спотыкаясь на каждой ступеньке, вскарабкался он в свою мастерскую и там еще долго не мог отдышаться. Наконец, глубоко вздохнув, он сбросил с себя плащ и плюхнулся на кровать, стоявшую в углу.

Однако прежде чем он сомкнул глаза, взгляд его задержался на чем-то возвышавшемся среди комнаты. Ван дер Гельст проворчал что-то. Да ведь это мольберт, а он в течение целого вечера даже не вспомнил о своей новой картине, заказанной обществом стрелков. Откинув одеяло, он с трудом поднялся с постели и, тяжело шаркая ногами, обыскал всю комнату, наконец нашел свечи, серную палочку и трут, высек огонь и зажег свечу. Накинув на плечи простыню, он подошел к картине и почти испугался жизненной правды собственного творения. Яркие краски влажно поблескивали. Художник удовлетворенно хмыкнул. Расхаживая перед картиной, он вновь и вновь восторгался ее пропорциями. Высоко держа свечу, водил ею перед полотном, и его гордость и удовлетворение росли. Вдруг он увидел какой-то дефект. Отыскал палитру и краски, чтобы немедленно его исправить. Но рука предательски дрожала. «Хватил лишнего сегодня», — подумал он. В голове у него шумело. Со вздохом отложил он в сторону палитру и краски, бросил последний любовный взгляд на почти законченную картину и, устало опустившись на кровать, задул свечу.

Воспоминания о событиях прошедшего вечера: заседание, Кретцер… унижение… ненависть к Рембрандту… — все это постепенно отходило все дальше и дальше. Он весь был поглощен своей картиной и мысленно уже видел, как она висит на выставке и вызывает всеобщий восторг, слышал лестные отзывы. Лежа на подушках, с просветлевшим и умиротворенным лицом, Варфоломей ван дер Гельст спал сладко, как ребенок, которому снятся новые игрушки.

XXII

В последующие месяцы ван дер Гельст, увлеченный всепокоряющей силой творчества, совершенно позабыл о своих угрозах Рембрандту; другие художники также не предпринимали никаких шагов, и тем не менее клевета о Рембрандте расползалась все шире.

Не то чтобы против него составлялись какие-нибудь заговоры или противники действовали по заранее намеченному плану; трудно было даже указать источник, где зарождались наветы. Скрытая враждебность, питаемая завистью, в течение многих лет таилась в сердцах, точно незримый заговор. Но вот положение резко переменилось. Где-то вспыхнул и стал чадить фитиль. Стоило сойтись двум художникам, как они немедленно заговаривали о Рембрандте. Впрочем, пока еще все это не выходило наружу. Сам Рембрандт меньше, чем кто-либо другой, замечал перемену в отношении к нему окружающих. Он по-прежнему принимал все на веру и был убежден в благожелательности своих собратьев по кисти: уж если ему дают спокойно работать, так к чему подозревать дурное? Казалось, он готов был поверить даже самому черту.

Его жизнь — это работа и семья: Хендрикье, Титус и Корнелия, ученики. Ему есть что делать, о чем думать и что обсуждать. А времени в обрез. Так неужели еще ходить по городу и спрашивать у людей, что они о нем думают?

Клевета вокруг него ширилась и росла.