Рембрандт

— Я не мог там больше оставаться! Не могу я жить без Амстердама, милый мой мальчик! И вот, наконец, брат мой Саломон вызвал меня сюда.

Титус взглянул на Филипса. На нем все было с иголочки: узкий белый воротник на длинном темном щегольском одеянии, изящные манжеты у запястья, светло-серая мягкая шляпа с маленьким пером и бриллиантовой пряжкой. Он загорел, усы его лихо торчали кверху, казалось, он счастлив. Вероятно, эта перемена объяснялась его возвращением в Амстердам.

«Когда же ты к нам придешь?» — хотел было спросить Титус. Но вопрос замер у него на устах, — он сразу вспомнил, что Филипс ушел от них, когда в доме царило благоденствие. А с той поры произошли все эти горестные события. Дом на Бреестраат, где Филипс так долго жил у них, принадлежал теперь другим владельцам… Да и знает ли Филипс о судьбе Рембрандта? Вероятно, знает. Весь город до сих пор толкует об этом.

По смягчившемуся взгляду Филипса Титус увидел, что тот понял его замешательство и растерянность; Филипс жестом старшего брата похлопал его по плечу. Теплая и спокойная уверенность охватила Титуса; он почувствовал такую радость от встречи с Филипсом, какую за последние месяцы редко испытывал.

Они пересекли площадь и остановились перед «Гербом Франции». Это был известный трактир живописца Барента ван Сомерена — огромный роскошный дом, где собирались зажиточные амстердамцы со своими знакомыми. Среди этой публики у Филипса по-прежнему водились друзья.

Они хотели уже войти внутрь, как вдруг перед Филипсом выросла темная высокая фигура. Незнакомец улыбался, и его загорелое лицо в каких-то пятнах понравилось Титусу. Де Конинк и незнакомец пожали друг другу руки. Потом оба поглядели на Титуса, и юноша почувствовал смущение.

— Это сын Рембрандта, — сказал Филипс.

Незнакомец улыбнулся и еще больше понравился Титусу. У него было продолговатое лицо; плащ свободно и щегольски был накинут на плечи — Титус всегда восхищался этим умением взрослых мужчин красиво драпироваться в плащ.

Он протянул Титусу руку:

— Йост ван ден Вондель. Вондель младший.

Голос у ван ден Вонделя был хриплый, и внезапно у Титуса ожило неприятное воспоминание о таком же голосе, оравшем какую-то песню; он слышал этот голос, проходя как-то мимо трактира. И, кстати, вспомнил также то, что обычно говорили о сыне поэта: пьяница, мот, распутник. Первое благоприятное впечатление Титуса померкло. Он сдержанно поклонился. Этот поклон, по-видимому, пришелся Вонделю по душе, он опять улыбнулся, показав два ряда белых зубов, и его смуглое лицо стало вдруг необыкновенно мужественным.

Филипс уже открыл дверь трактира, но Вондель младший удержал его.

— Погодите минутку, — произнес он, с гримасой кивнув в сторону двери. — Я не могу пойти туда, — пояснил он, обращаясь не то к Филипсу, не то к Титусу. — Хочу поделиться с вами новостью: перед отъездом в Данию мой отец решил заказать свой портрет…

Филипс удивился:

— В Данию?

Йост Вондель утвердительно кивнул, внимательно разглядывая свои остроносые башмаки.

— Надо выкупить у датчан мои долговые расписки… Неприятная история.

Затем, взглянув на Титуса, доверительно наклонился к его уху.

— Я знаю, мой юный ван Рейн, что это такое, когда тебя объявляют несостоятельным, — заговорил он. — Я знаю, что приключилось с твоим отцом. Я могу его понять по собственному горькому опыту. Меня самого преследуют враги. Вот уже целых три года я носа не могу никуда высунуть: шпионы так и ходят за мной по пятам.

Глубокие складки прорезались в углах его рта, и это придало лицу Вонделя злобное, мстительное выражение. Титус покраснел, не зная, что сказать. Всякий раз, как заходила речь о несчастье, постигшем его отца, он терялся и испытывал беспокойство. А когда Вондель ни с того ни с сего стал рассказывать о себе самом, Титус смутился еще больше. Ему стало не по себе. Правда, ему польстило, что Йост ван ден Вондель, который был почти одних лет с его отцом, говорит с ним, Титусом, как с равным. Он взглянул на Филипса — тот улыбался весело и слегка насмешливо. Титус не знал, как ему отнестись к Вонделю, какой он — плохой или хороший. К счастью, Филипс выручил его.

— Ну, когда же мне навестить тебя? — обратился он к Йосту.

— Как можно скорее, — ответил сын поэта. И потом добавил с неожиданной усмешкой, сразу отпугнувшей Титуса:

— Старик, кажется, очень боится, что может протянуть ноги в Дании. Он уже заказал свой портрет Флинку…

Филипс, возмущенный, отвернулся от него, а молодой Йост злорадно расхохотался. Затем, ухватившись за пряжку плаща Филипса, уже совершенно другим тоном продолжал:

— Ладно, не будем об этом… Ты не видел Соббе за последние дни?

Филипс удивленно взглянул на него:

— Соббе?

У молодого Йоста вырвался нетерпеливый жест:

— Ну да. Ищейку моих кредиторов.

— Я его не знаю, — ответил Филипс.

Вондель младший отступил на шаг, отвесил преувеличенно вежливый поклон, помахал рукой Титусу и, круто повернувшись, быстрым, широким шагом вышел на площадь и скрылся в толчее.

Филипс проводил его сочувственным взглядом, а Титус вопросительно посмотрел на Филипса.