Рембрандт

Сама она иной раз подумывала, что жизнь ее, собственно, началась в ту самую ночь, когда поцелуи чужого ей человека пробудили в ней страстную тоску по Титусу. Никогда больше не произносила она его имени, даже в сокровенных тайниках души. Тяжелая золотая завеса опустилась над ее воспоминаниями. Боль и вожделение терзали ее. Немногие люди, с которыми она еще поддерживала связь, с удивлением отмечали, что она изменилась до неузнаваемости. Неслыханно, невероятно! Глаза ее светились мягче, голос утратил свой резкий, повелительный тон. Угасло все, что раньше заставляло бояться и ненавидеть ее. Это повое настроение она перенесла и на все окружающее. Проходя по дому, Магдалена нежно касалась предметов, которые раньше обступали ее, как мертвые, ничего не говорящие, как неизбежная принадлежность роскоши, претендующей на изысканность. Она прощала слугам их промахи. Поглаживала ласкающуюся к ней собаку, которую раньше и близко не подпустила бы к себе. Глубоким материнским взором обнимала она детей, игравших на улице. Она испытывала непреодолимую потребность прижать к своей груди все эти русые и темноволосые создания. По ночам она лежала без сна, мечтая: как хорошо было бы подержать на руках крохотное голенькое тельце! Иногда родители слышали, как она плакала. Но днем она надевала маску спокойствия, была ровна со всеми и помогала матери, которая безмолвно поражалась ей.

На Розенграхте она больше не появлялась. Незаконченные и заброшенные ждали ее там эскизы, сделанные с нее Рембрандтом.

VII

Титус был вдвойне рад, когда ранней весной, после тревожной и угнетающей зимы, Ян Сваммердам раньше времени неожиданно вернулся в Амстердам. Впечатление было такое, что биолог сыт по горло своими занятиями. Об университетской жизни в Лейдене он рассказывал с высокомерной снисходительностью, как бы подчеркивая свое превосходство над университетскими коллегами. Но интимными переживаниями Ян Сваммердам не делился, а Титус ни о чем его не расспрашивал.

Вскоре после возвращения Сваммердама оба друга без долгих размышлений снова отправились на почтово-пассажирском судне в Ватерланд. Молодой естествоиспытатель только и мечтал, как бы поскорее попасть на лоно природы и опять приняться за изыскания.

Бабушка, уже окончательно впавшая в детство, не узнала молодых людей. За ней ухаживала дальняя родственница. С библией старушка по-прежнему не расставалась, хотя уже не в силах была ни читать, ни понимать то, что читали вслух другие.

Титус увидел, что бабушкино хозяйство сильно запущено и для весенних работ ничего не приготовлено. С горечью сознавал он свою беспомощность в хозяйственных делах, понимая, что ему не справиться с батраками, которые вконец распустились, слоняются по двору без дела и тащат все, что плохо лежит. Прошлогоднего солнечного и светлого ощущения жизни, так живо сохранившегося в памяти, ему нынче не удавалось обрести. Сваммердам замкнулся в себе больше, чем когда бы то ни было. Мало разговаривал, а если попадал на след какого-нибудь интересного насекомого, окончательно замолкал и даже, как бывало, не покрикивал начальнически на Титуса.

Часто Титус целыми днями не сходил со двора. Он ложился в траву, как много лет назад, и вслушивался в шорохи, шелесты, стрекотание. Вода журчала, перистые верхушки тростника раскачивались взад и вперед. Над головой тревожно кричали весенние птицы.

Иной раз во двор выходила бабушка, похожая на ведьму из тех сказок, которые она когда-то рассказывала. Титус старался не попадаться ей на глаза, лишенные всякого выражения, и просто убегал прочь, когда, бормоча себе что-то под нос, старуха рыскала по двору, роясь во всяком хламе.

Еще и двух недель не прошло со времени их приезда, как однажды, под вечер, сидя на лавочке возле дома, Титус вдруг заметил, что кто-то свернул по лугам на дорожку, ведшую к дому. В молодом человеке он узнал… Аарта де Гельдера!..

Вечер был пурпурный, полный одуряющих ароматов и влажных испарений. На горизонте кучились в дымке тумана большие облака, за которыми полыхало золото. Вокруг дома высились широкие, пышные копны свежескошенного сена. На крыше сарая постукивал клювом аист.

Мгновение Титус продолжал сидеть неподвижно. Там шел Аарт де Гельдер. Титус едва верил своим глазам. Что ему нужно здесь? Рисовать? Неужели в одном из задушевных разговоров Рембрандт рассказал Аарту о летних месяцах, проведенных им с Титусом в Ватерланде? Уж не посылает ли он сюда своего ученика рисовать пейзажи? Но нет. Де Гельдер — без этюдника и даже без дорожного мешка. Очень странно! У Титуса сердце сжалось от тревожного предчувствия. Уж не вестник ли это несчастья? Что-то случилось… кто-то заболел… или, может быть, что-нибудь еще более ужасное… не отец ли?.. Титус вскочил и бросился по тропинке навстречу де Гельдеру. Тот издали узнал его и коротко кивнул. У Титуса перехватило дыхание, когда он подбежал к ученику отца.

Де Гельдер остановился. Еще раз поздоровался. В нем чувствовалась какая-то напряженность.