Ренуар. Частная жизнь

Алжирский врач посоветовал Ренуару остаться в теплом климате до полного выздоровления. К середине марта ему явно стало лучше, но врач распорядился, чтобы он никуда не уезжал до начала мая. Ренуар шел на поправку, 14 марта он написал Берару: «Утром был у врача, он отменил лекарства. Чувствую себя хорошо, вот только ноги болят. Врач сказал, что мне надо остаться в Алжире еще на месяц. Постепенно нужно отказаться от фланелевого нижнего белья. По его словам, оно закупоривает поры… Я теперь не курю, зато ем за четверых»[487]. В апреле: «Лихорадка прошла точно по волшебству, чувствую себя преотлично. Что меня излечило – пилюли или сирокко?»[488]

Но даже когда все симптомы болезни прошли, проблемы со здоровьем остались – летом он написал Берару, что его «все еще трясет, даже в разгар дня»[489].

Хотя здоровье его в течение второй поездки в Алжир оставляло желать лучшего, Ренуар написал четыре пейзажа – на двух изображены святые места, и в обоих случаях начал он с набросков в блокноте: это «Лестница в мечеть Сиди-Абдурахман» и «Мечеть Сиди-Абдурахман». Кроме того, он написал «Сад в Мустафе», «Алжир» и «Воспоминание об Алжире», которое подписал: «Алжирский сувенир»[490]

.

По ходу второй поездки в Алжир Ренуару удалось написать несколько фигур – все они в экзотических нарядах. Агенту он объяснял: «Я почти что обосновался в Алжире, беседую с арабами, чтобы найти натурщиков, что весьма непросто… Однако на сей раз надеюсь привезти несколько фигур, чего в прошлую поездку не удалось. Я видел очень колоритных детей. Удастся ли уговорить их позировать? Все, что смогу, сделаю. А еще видел очень привлекательных женщин, но, если преуспею, расскажу потом. К работе смогу приступить только через несколько дней. Это время употреблю на поиски, потому что, когда возьмусь за дело, хочу написать побольше фигур и, если получится, привезти вам что-нибудь необычное»[491]. Многие молодые мусульманки считали, что позировать художнику – непристойно, соответственно, выбор Ренуара ограничивался старухами, детьми и немусульманами. Он написал два варианта «Старой арабки» и несколько фигур арабских детей, в том числе «Ребенка с апельсином», «Алжирскую девочку» и «Али, арабского мальчика», а также выполнил наброски маслом «Алжирские типы»[492]

. Помимо алжирских детей, он изобразил и девочку-француженку. Берару он объяснял это так: «Я пишу прекрасных людей, а именно – хорошенькую десятилетнюю девочку, парижанку. Мы купили ей костюм. Она в нем выглядит очень мило»[493]. Из других работ, где, видимо, изображены немусульмане, можно отметить наброски в альбоме и написанную с них картину «Алжирская девушка», а также две картины с сидящими алжирскими женщинами[494]

.

Пока Ренуар оставался в Алжире, Берар, выполняя его поручение, подал на Салон две его работы. 23 апреля 1882 года, примерно за неделю до возвращения Ренуара в Париж, Берар доложил: «Твой портрет маленькой Гримпрель [мадемуазель Ивонны Гримпрель] принят на Салон… а купальщицу отвергли!!!» Речь идет о «Белокурой купальщице», варианте 1881 года, для которой Алина позировала на Неаполитанском заливе. Берар понимал, что Ренуар расстроится, и смягчил удар, воскликнув: «Я страшно рад и все больше убеждаюсь в твоих талантах и талантах твоих друзей… успех не за горами… В целом все идет хорошо. Пора и тебе насладиться успехом; нельзя позволить, чтобы тебя забыли». Берар, его жена и четверо детей, привыкшие ежегодно принимать Ренуара у себя, очень по нему скучали. В том же письме Берар пишет: «Мы, разумеется, рассчитываем на тебя и просто настаиваем, чтобы ты приехал к нам погостить… ты даже не представляешь, как нам не терпится увидеть тебя снова на рю Пигаль [их парижский адрес]. Сообщи в письме точную дату своего возвращения»[495].

Вскоре после отправки этого послания Ренуар вернулся в Париж. По приезде он сразу занялся тем, что стал претворять заграничные впечатления в заказные портреты и жанровые сцены. Еще из Эстака, до болезни, он написал мадам Шарпантье: «Мне очень приятно, что Вы все еще думаете о пастельном портрете дочери. Мне бы надо было раньше вернуться в Париж, но я не стал спешить, потому что многому учусь: чем дольше я отсутствую, тем лучше получится портрет… Здесь постоянно светит солнце, а потому соскабливать и начинать заново можно сколько угодно. Это – единственный способ учиться, тогда как в Париже приходится довольствоваться малым… Рафаэль работал только в помещениях, но изучал солнечный свет, потому что им заполнены его фрески. И вот, глядя на то, что происходит снаружи, я научился видеть только общую гармонию, не отвлекаясь на мелкие детали, которые делают солнечный свет тусклее, а не ярче. Надеюсь, приехав в Париж, написать что-нибудь на основании этих важных уроков и обязательно показать Вам»[496].