Ресторан «Хиллс»

Излишне жесткой хваткой он вцепляется мне в запястье и начинает очень медленно и глубоко дышать через свой приплюснутый нос. Изучает мою ладонь так, как кузнец мог бы изучать ковку, выполненную другим кузнецом, например, или как мастер суси изучает кусок рыбы, крутя ее в руках и оглядывая со всех сторон. Я не знаю, зачем он напускает на себя такой «угрожающий» вид, он повар, не хирург. Кому Бог даст чин, даст и ум. Но прокалывание волдырей повару не по чину. Он отделяет устричный ножик от магнитной полосы (она приделана под рабочей поверхностью, а не над ней), равномерно и с силой надавливает им на волдырь, так что тот сразу лопается. Вырывается тоненькая струйка крови, тоньше волосинки. Толщиной с иглу для иглоукалывания, наверное? В смысле, абсолютно необъяснимо тонюсенькая. Мне кажется, повар и не заметил эту струйку поначалу, у него не особо хорошее зрение; струйка успевает ударить в грудь белого застиранного поварского кителя, потом хлестнуть выше, по воротничку, по шее, по лицу. Вот она уже стекает по щеке. Только теперь он реагирует. Может быть, кожа его глаз оснащена особо чувствительными нервными волокнами. «Иэээуууййй», – ревет он в отвращении, испуская некий причудливый, средний между «эээ» и «ууу» звук, из-за чего его вскрик похож сразу и на слово, и на ауканье, на выкрик, не имеющий определенного значения, чуть ли не на блеяние; это звук, производимый телом, когда отказывают языковые способности. Он то ли улыбается, то ли кривит рот в плаче, и по щеке у него сползает как бы кровавая слеза, которую он поспешно смахивает рукавом поварского кителя. Обернув мою руку кухонным полотенцем, он надавливает на волдырь так, что кровь вытекает на ткань (лён).

Вопрос в том, насколько громким был его вскрик. Мне это послышалось, или на самом деле звяканье приборов и гул голосов в зале ресторана на мгновение стихли? Да уж, причудливый звук издал наш повар. То ли вскрик, то ли отрыжка, то ли блеяние, раздавшееся из пасти овцы. Из глотки овцы. Из зева овцы? Вот так он заблеял. Кто-нибудь слышал это? Я пробую «вздохнуть», но глубоко втянуть воздух у меня не получается, и вместо того глубокого материнского вздоха облегчения, который мне хотелось бы издать, я произвожу натужный шипящий звук. Волдырь опорожнен, из раздутого переполненного пузыря он превратился в бледный шмат кожи.

– А теперь что? – спрашиваю я.

– Надо забинтовать, а то заденешь, оторвешь кожицу.

– А есть у нас марля?

– Немножко есть, кажется. В раздевалке.

Мне надо поторопиться. Хрюшон ждет, рюмка перед вдовой Книпшильд все еще пуста. Нужно подлить ей «нипорта». Пусть хоть зальется своим «нипортом». А Хрюшон, хочет ли он посмотреть десертное меню, или он хочет дразнить и растравлять меня беспредметными расспросами о Селлерсе и о редких произведениях искусства? Я протискиваюсь мимо повара, лезу в древнюю прожелтелую аптечку в нашей раздевалке и накладываю на этот свой шматок кожи двойной компресс. Получается это у меня из рук вон плохо, компресс ложится криво и отстает. Я заматываю руку куцым обрывком марли, который нашелся в аптечке. Повязка получилась очень далекой от профессиональной. Что за игру он затеял, Хрюшон, что это за подначки? С «нипортом» в руке я толкаю вращающуюся дверь и возвращаюсь в зал, к гостям. Уф, Хрюшон оборачивается ко мне. Не сводит с меня глаз. Дама-детка тоже взглядывает в мою сторону. Уф. Вдова Книпшильд сероватыми глазными яблоками смотрит в мою сторону, в надежде дождаться бутылки с «нипортом». Я подхожу к ней первой. Держу «нипорт» высоко, почти что на высоте грудины, чтобы не посеять в душе вдовы Книпшильд никаких сомнений в том, что сейчас произойдет.

Я не скуплюсь, наполняя ее бокал. Лью и лью. Доливаю до краев, вот-вот выплеснется.

– О, спасибо, спасибо, – говорит она.

Теперь к Хрюшону.

– Всё хлопочете? – говорит он.

Ох, как это мне знакомо, чувство напряжения по периметру правого глаза. Не могу понять, какое отношение правый глаз имеет к моей эмоциональной жизни, но напряжение всегда сковывает кожу вокруг правого глаза. «Что-то» напрягается. Что именно напрягается? Неприятное ощущение. Тревожность. Напряжение.

– Понравилось? – интересуюсь я.

– Великолепно, – отвечает Хрюшон.