Ресторан «Хиллс»

Вот бы посмотреться в зеркало, глянуть, насколько заметно это напряжение вокруг правого глаза. Что говорит окружающим эта буря в глазу, чуть было не сказал я, о моей нервозности? И в какое бы зеркало мне поглядеться? Для персонала предназначено лишь крохотное зеркальце на дверце шкафа в раздевалке. Конечно, в самом зале две стены зеркалальные, но не может быть и речи о том, чтобы смотреться в зеркало посреди ресторана. Я качаю головой. К тому же зеркальный слой на обратной стороне растрескался, любой выглядит чудовищем в этих старых «откормочных зеркалах», как их называет Шеф-бар. (Не потому ли, что в них все выглядят толще, чем на самом деле.) Ощущения вокруг правого глаза становятся отчетливо болезненными. – И грибы свое дело сделали? – осведомляюсь я у Дамы-детки. Она прыскает. – Зависит от того, что понимать под их делом. – Блез гогочет. Что за дело должны делать грибы? Поди знай. Наверное, свое грибное дело. Не стоит мне пытаться острить. Несчастный человек – надежный потребитель, любит повторять Эдгар. Это и к Даме-детке относится. У нее «детская» улыбка, но меня не проведешь. Сколько потребуется подразделений спецсил правопорядка, чтобы Дама-детка улыбнулась по-детски? Я прибегаю к своему единственному средству защиты, стандартным фразам.

– Могу ли предложить вам что-нибудь на сладкое?

Левую руку я из-за спины не высовываю, чтобы не размахивать бинтом перед носом у обедающих. Налегая на сёмужку, буйабес или волован, человек вряд ли жаждет разглядывать компресс, наложенный на раневую поверхность. Проблема только в том, что пока я общаюсь с Хрюшоном, моя спина обращена в сторону бдительного Селлерса и его свиты, моя рука не сходит со сцены, можно и так сказать, на нее направлены огни рампы, в какую бы сторону я ни повернулся. Пока я пытаюсь ублажить Хрюшона, Селлерс с компанией своими взглядами чуть ли не ощутимо прожигают компресс до жалкого шматка кожи под ним. Уф. Селлерс где угодно найдет повод для конфликта. В смысле, он не лезет на рожон, не задирается откровенно, но делает это по-умному, исподтишка, как-то двойственно или тройственно, что на мой взгляд хуже, чем расхожее, неподобающее, простецкое, пресное подначивание. Я оборачиваюсь к нему.

– Что, на кухне все ли идет своим чередом? – двусмысленно осведомляется Селлерс.

– Да, вполне.

– Вы только скажите, если мы можем чем-то помочь.

– Вряд ли это понадобится, – говорю я.

– Нет так нет, – говорит Селлерс. – Но, если что, обязательно обращайтесь.

– Не принести ли еще напитков? – спрашиваю я.

– Вы похудели, или мне кажется?

Когда я стою возле столика, обслуживая клиентов или принимая заказ, то, бывает, и сам замечаю, что сутулюсь. Уж эта сутулость. Мало найдется смягчающих обстоятельств для оправдания сутулости, но если посмотреть на нее под особым, официантским «углом зрения», то сутулость в известной мере сопряжена с трудом официанта. В нашей профессии приходится часто наклоняться вперед. Сейчас я нагибаюсь к столику Селлерса. Со стороны, возможно, и не совсем уж странным выглядит, что официант так кренится, но в данном случае речь идет о чрезвычайной сутулости. В тяготящей меня ситуации я сутулюсь сильнее обычного.

– Я всю сознательную жизнь вешу столько же, сколько весил в девятнадцать лет, – говорю я.

– Прекрасный возраст. Девятнадцать. Эти вечера. Этот задор, – говорит Селлерс, двусмысленно.

Надо поскорее убраться отсюда. Я показываю Ванессе, чтобы она приняла у Хрюшона со спутниками заказ на десерт и кофе. Что-то из этого выйдет? Ванесса мастак напутать. Она не в состоянии запомнить одинарный кортадо, двойной эспрессо, двойной кортадо и одинарный американо. Переспрашивает. – Оба кортадо двойные? Нет, только один. А американо? Одинарный? Да. И двойной эспрессо, правильно? – Вроде не так уж сложно, – говорит Блез. Скорее цедит сквозь зубы. Довольно резко; в том, что он говорит, слышится укол. И этот укол слышен издали. Бдительный Селлерс и его сотрапезники очень чувствительны к уколам и репликам сквозь зубы. Пусть они бесконечно нечувствительны к тому, как сами выглядят со стороны, к тому, что вокруг них неизменно создается тягостная атмосфера, но уколы со стороны других – особенно если они направлены «сверху вниз», как говорится, – вот их они не пропустят мимо ушей. Укол, подобный тому, какой Блез отпускает Ванессе, Селлерс с компанией оценивают как «недостойный», мне ли не знать. Я их хорошо изучил. Блез обладает на редкость представительной внешностью, да я уже его описывал. «Недостойость поступка» прямо пропорциональна тому, насколько наканифолен тот, кто этот поступок себе позволил. Тем самым отчебученная Блезом недостойная реплика становится еще более неподобающей на слух Селлерса и Братланна.