13-го июля, после прорыва на юго-западном фронте и отступления революционной армии, смертная казнь восстановлена на фронте. Никогда, ни при каких условиях, ни в какой обстановке совесть гражданина страны свободной не может мириться со смертной казнью. Как бы ни был испуган наш ум, какие бы страшные перспективы пред ним ни вставали, что бы ни сулил нам ужас ближайших дней, наше внутреннее, в тайнике души скрытое чувство протестует против убийства по судебному приговору. Можно убивать, обороняясь и нападая. Можно слепо верить, что для спасения страны, ее благ и ее чести нет иных средств, как быстрый и жестокий суд смерти, но и эта слепая вера не заглушит голоса совести, который кричит, протестуя против того холодного ужаса, который носит название смертной казни.
Мы не хотим верить, что без смертной казни нет дисциплины. И неразрешимой остается трагедия нашей гражданской совести, для которой не может быть двух отношений к смертной казни - в тылу и на фонте, в нормальное и в исключительное время. Смертной казни мы не можем признать и оправдать
Законом 4 августа вводятся некоторые ограничения закона 13 июля, разъясняется подсудность дел, грозящих смертной казнью, и даются известные гарантии правосудности применения кары. Принципиально все эти поправки ничтожны, хотя юридически они, быть может, не бесполезны.
Дальнейшее умаление революционных завоеваний является уже вполне естественным скатом по той наклонной плоскости, на которую поставили Россию «июльские события» и отступление на фронте. Теми или иными способами власть должна была стать подлинной властью. Высокого морального авторитета за нею не было; с нею не считались не только те, кто объявлял ей войну, но даже и те, кто обещал ей поддержку. Та же необходимость срочных мер, которая привела к восстановлению смертной казни на фронте, вынудила коалиционное Правительство отказаться от политического творчества и обратиться к готовым мерам борьбы с политическими противниками, выработанным старым режимом и слишком ненадолго сданным в архив. За короткое время мы имеем длинный ряд постановлений Временного правительства о предоставлении военному министру права закрывать органы печати, призывающие к военному бунту и неповиновению власти на фронте, о предоставлении министрам военному и внутренних дел права не допускать, закрывать съезды и собрания, представляющие опасность в военном отношении или в отношении государственной безопасности. И, наконец, о предоставлении министру внутренних дел по соглашению с министром юстиции постановлять «о заключении под стражу лиц, деятельность которых является особо угрожающей завоеванной революцией свободе и установленному ныне государственному порядку». И «подвергать этих лиц высылке в особо указываемые для сего местности». В последнем постановлении, дополняющем постановление Правительства от 16 июля 1917 года «Об отмене исключительных положений и о внесудебных арестах», новинкой является только особая мера: «предлагать указанным лицам в особый назначенный для сего срок покинуть пределы Российского государства». Да оговорка, что «действия этого постановления прекращаются со дня открытия Учредительного собрания».
Было бы излишним выступать с критикой всех этих «временных» мероприятий. За долгие предшествующие годы, невзирая на стеснения цензуры, прогрессивная печать посвятила их критике тысячи бумажных стоп, не разойдясь по вопросу о бесполезности, несправедливости и ненужности этих мер, стесняющих гражданскую свободу и не достигающих ни целей порядка, ни целей государственного успокоения. И не о том сейчас может идти речь.
Речь идет о том, где должна остановиться сдача позиций революции. Что мы присутствуем при ее стратегическом отступлении, - это ни для кого более не тайна. Безграничная свобода оказалась нам не по плечу. Сейчас уже нет речи не только об «углублении революции», но и об окопании на месте; лишь выбор новых позиций для обороны может быть предметом обсуждения.