Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

Был и еще один фактор, решавший дело, который мы назвали бы неврастенией революционного Петрограда, пятый месяц переживающего состояние перемежающейся революционной лихорадки. Неврастения сверху донизу. Неврастения Правительства, члены которого не знают сна и все дни проводят в метанье от инцидента к инциденту, от штыков к толпе, с заседания на митинг, из столицы в провинцию, оттуда на фронт. Неврастения представительных органов пролетариата и войска, взявших на себя не только руководство революцией, но чуть ли не управление всей страной. Неврастения войсковых частей, уставших от кипения в политическом котле, распыленных напрасным катаньем по городу, уставших от этого гораздо больше, чем могла утомлять фронтовая жизнь. И, наконец, неврастения обывателя, вконец испуганного тем строем, который лишь тогда можно будет назвать «новым свободным строем», когда он укрепится на прочной базе сознания гражданского долга еще слишком темными массами.

И чрезвычайно характерно и знаменательно, что на эту болезненную петроградскую панику ни единым жестом испуга не отозвалась Москва, менее ярко пережившая первые моменты революции и до сих пор сохраняющая самообладание. Отозвались только два-три больших провинциальных пункта, если только не более правильно будет считать нижегородские и иваново-вознесенские волнения самостоятельными вспышками тьмы народной, вне связи с бунтом петроградской уличной вольницы.

Параллель, но не прямую связь с июльскими событиями являет и наше военное поражение на галицийском фронте, конечно, представляющееся не только «результатом большевистской пропаганды», а следствием целого ряда факторов, создавших разложение сильной армии. Вообще обывательский испуг заставляет нас придавать слишком много значения деятельности маленьких безответственных сеятелей сумятицы в солдатском мозгу. Мы часто забываем о долгих годах бесправья и духовного рабства. Вовсе не требуется наличность злонамеренного смутьяна, чтобы захмелевший от свободы мозг перестал руководить движениями человека. Возможно, что позорная страничка нашего отступления была таким же естественным явлением, как и блестящий факт наступления 18 июня. Уже теперь, на расстоянии нескольких недель, мы имеем возможность не только поделить вину, но и найти более спокойное объяснение той панике, которая охватила хорошо оборудованную армию пред лицом слабейшего неприятеля.

Стратегическое значение отступления - вне настоящего обзора. Но события на фронте положили начало политической реакции по всей линии, и на фронте, и в тылу. Новое коалиционное правительство, с трудом сформировавшееся и долженствующее стать правительством деловым, взвалило на свои плечи тяжелый крест урезки революционных вольностей. Эта урезка началась еще до его образования, и она продолжается сейчас. Состав нового правительства не таков, чтобы мы могли приписать изменение курса вступлению в ряды правительства реакционных элементов. Коалиционное правительство создалось с благословения органов революционной демократии, и ею поддерживается. И постольку, поскольку уклон к реакции может быть свойственен и революционным умам, мы в данный момент должны быть особенно на страже молодой российской свободы, которой угрожает опасность уже бесспорная. Кто бы ни стоял во главе России, обязанность здорового гражданского духа - поддерживать деловую программу Правительства, предостерегая его от метания от крайности к крайности. Сейчас мы переживаем именно тот момент, когда перед печатным органом независимой мысли стоит благороднейшая из задач: задача свободной критики действий революционной власти, уже вышедшей из младенчества. Уже не нуждающейся в тактическом оправдании ошибок, уже требующей к себе отношения строгого и спокойного.

Из вихря утопических надежд и неясных страхов, из метанья от вольницы к самосуду и от несдержанной свободы к принужденью силой оружия вновь, как бывало, вырастают забытые нами великие и бессмертные традиции независимой и свободной политической мысли. Для которой главные основы свободного строя уже давно и прочно кристаллизованы в ясные и незыблемые формы реальной свободы: совести и слова, неприкосновенности личности гражданина, независимого суда и автономии местных самоуправлений.

Ирония жизни заставляет русскую демократию встать на защиту этих принципов против начинающих сыпаться на них ударов одновременно справа и слева, и из рядов господствующих крайних левых, и из укрывшихся за их спинами рядов давно нам знакомых представителей «темной безответственной силы». Весы политической жизни на зыбком уровне: да не перевесит их правая чашка!

* * *

Одним из первых творческих актов русской революции была отмена смертной казни. Величие этого акта революционного Правительства в том, что он был объявлен еще в разгар революционной борьбы, когда народное сознание было еще полно ненависти к представителям павшего режима и когда естественнее всего было ждать актов мести, а не акта великодушия.