Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

Для многих эти показатели движения назад мерещатся грозными. Но правильнее признать их естественными и столь же преходящими, сколь преходящим был молодой революционный экстаз. В данную минуту мы не ближе к гибели или к спасению, чем были в первый месяц революции. Как бы ни были сложны и запутаны наши внутренние дела, первоисточником событий остается мировая война, в которой мы лишь одна из воюющих наций. Ее исход определяет наше будущее, как и будущее всей Европы.

Прилив и отлив, отход и наступление, подъем и упадок, расцвет, увядание и новое набухание живых почек после мертвого зимнего покоя, - разве не этой весной сменой характеризуется творчество жизни? Россия - не одинокая планета, носящаяся в мировом эфире; она - живая часть культурной Европы, сплетенная с нею нитями культурных общений. И если мы действительно стоим перед перестройкой всего мира на новых началах, и если действительно не умирают великие задания, то не только удачи наши, но и наши ошибки будут вкладом в мировую сокровищницу политического опыта. Крушение социальных утопий у нас укажет верную дорогу социальному строительству Запада; но возможно, что из этих утопий мы сохраним и возродим больше, чем смели надеяться европейские реальные политики. Истории было угодно, чтобы над живым телом России была произведена вивисекция, что ее жертвами и ее страданиями были измерены завоеванья будущего. Мы пошли на это. Мы не смогли дать примера легкого и свободного творчества. Слишком груб и первобытен был сырой материал, который мы хотели обработать. Но слеп тот, кто даже в нынешних жалких обломках творческих попыток революционной России не усмотрит тех редких по смелости и красоте штрихов, которые характеризуют истинного художника. То, что мы теперь, в припадке уныния и разочарования в своих силах, готовы бросить в пыльный угол, то самое, похоже, раскопает и воссоздаст творец, более сильный и менее поддающийся припадкам меланхолии.

И какие бы новые реакционные новеллы не сулил нам завтрашний день, -разве не счастье уже то, что мы не только свободно их предвидим, не только принимаем на себя ответственность за них, но и можем с недоступной для нас прежде независимостью вскрыть их сущность, дать им свободную оценку? Это не оптимизм. Это - неумирающая вера, рожденная первой победой революции.

Вестник Европы. 1917. № 7-8. С. 383-394.

Рысс П.Я. ПОКАЯНИЕ

Московское совещание сказало все свои слова. Их было много, очень много. Были слова ударные, тяжелые. И были слова бесцветные и испаряющиеся из памяти. И после всех этих слов осталось впечатление, что совещание в Москве не было совещанием. Там не совещались, не делились мнениями, чтобы выработать единое. Нет, там шла тяжба, где обе стороны были прокурорами, и ни одна не хотела быть подсудимым. Иначе и быть не могло: политики - сегодня лишь прокуроры. Суд над ними творит история, превращая их в подсудимых.

Можно было заранее предвидеть, что московское совещание даст лишь один положительный результат: с полной определенностью выяснит предмет спора и облечет его в скульптурные, чеканные формы. Россия узнает доподлинно, чего хочет «революционный пролетариат», чего добивается «буржуазия». Надо было давно раскрыть скобки, надо было точно определить коренные разногласия между идеологами мускульного труда и защитниками науки, искусства, промышленности, торговли. Я нарочно придерживаюсь этого разделения, чтобы остановиться на речи Церетели, с такой точностью указавшего на основную тенденцию вожаков «революционной демократии».

Я - не поклонник ораторского искусства Церетели. Излишество темперамента может увлечь всякого, но убедит вряд ли кого. Церетели говорит, не отливая мысли в словах, а словами вытягивая внезапно рождающиеся мысли. И потому его обмолвки часты и показательны, ибо вдруг раскрываются затаенные мысли и подавляемые желания.

Так случилось и в Москве. Холод отчуждения сказывался все время. «За» и «против» Корнилова, вот что зрительно разбивало совещание на две группы, одна другой враждебные. Но генерал Корнилов был лишь поводом, а не существом разногласий. Суть же в другом. Русская ре[волюция] под флагом социальных общепролетарских вопросов? И отсюда: какие силы призваны для свершения ее?

В первом случае - все

слои населения, все национальные силы; во втором, конечно, лишь рабочие массы. Поставив правильный диагноз, врачи из московского совещания прибегли бы и к верным методам лечения. Лишь к вечеру второго дня совещания, в порыве красноречия Церетели нанес страшный удар себе и своим друзьям, точно установив причину незадачливости революции, и ее творческое бессилие.

Церетели зовет «цензовые элементы стать на сторону демократии», ибо это необходимо «во имя спасения страны и буржуазной организации (!)». Да разве мощная «революционная демократия», которая и есть «подавляющее большинство населения», нуждается в помощи малочисленной «буржуазии»? Церетели продолжает: «Цвет интеллигенции и цвет образования там» - и показывает «направо».