Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

И вот здесь-то независимая мысль, чуждая революционного якобинства и стократ чуждая реакционного малодушия, должна указать Временному правительству, что траншеи старого режима, взятые почти без бою в дни февральской революции, не могут служить базой для новой оборонительной линии. Плохи эти траншеи, в которые нас загоняет теперь паника отступления. Плохи, ненадежны, оскорбительны для воинского духа. Если правительственная мысль принуждена, забыв о творчестве, обратится к архивам, то правильнее она поступит, порывшись в архивах, хотя бы той умеренной оппозиции старому режиму, которую в дни революции революционная власть презрительно клеймила кличкой «либеральной буржуазии». Не характерно ли, что протест против явно-реакционных постановлений Правительства мы слышим, прежде всего, со страниц тех самых «Русских Ведомостей», которым еще недавно, в пылу революционного увлечения, бросался упрек не только в отсталости, но чуть ли не в противодействии революции?

«Так ли необходимы все подобные меры? - спрашивает газета. -Действительно ли Правительство не может обойтись без исключительных полномочий, без отмены основных гарантий неприкосновенности личности, для того, чтобы охранять завоевания революции? В этом можно сомневаться». В этом нельзя не сомневаться, добавим мы.

Если возможно когда-нибудь прибегать к таким исключительным мерам, веруя в их целебные свойства, то не прежде, как будут использованы все меры правовые и законные, а их Временное правительство не использовало. Разве не в его руках немедленно предать суду тех «злонамеренных лиц», для которых оно готовит теперь чрезвычайную административную ссылку и даже высылку за пределы Российского государства? Разве не от него зависит проявить ту же или большую энергию в делах о государственной измене лидеров большевистских организаций, чем какая проявлена в деле Сухомлинова? Разве не в его власти закрыть по суду те газеты, которые оно закрывает в порядке административном? Разве не его обязанность противопоставить силу права анархической вольнице, тем самым прекратив мотивы для самосуда толпы?

И вполне правы «Русские Ведомости», напоминая, что надо, наконец, считаться и с возможным будущим. Если теперешний состав Правительства дает нам известную гарантию против злоупотреблений новыми мерами, то что будет, «если настоящее Временное правительство сойдет со сцены, не дождавшись Учредительного собрания, и будет заменено Правительством, или опирающимся исключительно на Советы рабочих и солдатских депутатов, или наоборот, Правительством, во главе которого будет стоять какой-нибудь предприимчивый генерал? Нужно помнить, - говорит газета, - что отступления от великих заветов права никогда не проходят безнаказанными».

* * *

Но есть реакция, страшнее реакции власти и страшнее всяких правительственных заблуждений; это - реакция общественная.

Зачавшись, кто знает где, быть может, в том же хвосте у булочной, в котором зачалась и революция, эта реакция в форме уныния, отчаяния, апатии охватывает широкие слои населения, интеллигентные круги, партийные организации, руководящую прессу, город, деревню, обывателя, воина, дельца. Всю Россию сверху донизу. Страшный натиск упадка духа настигает нас в то самое время, когда лишь общественный, всенародный, национальный подъем может вывести страну и революцию из тупика событий.

В частной жизни эта реакция духа сказывается в охватившей всех жажде бегства от политических интересов в уют личной жизни, к интересам возможного личного благополучия. В жизни политической она выражается в явном уклонении тех немногих интеллигентных сил, которыми Россия располагает, от прямого участия и ответственности в делах государственного управления. Но ярче всего сказывается она в настроении масс, уставших за дни революции от сумятицы идей, беспорядочно наваленных на их непривычный мозг. Прежнее целодневное внимание митинговым речам сменилось угрюмым отмахиванием от партийных проповедей и легких посул. Партийные организаторы констатируют бегство из организационных ячеек не только «мартовских» революционеров, но и более старых работников. Прекратился, наконец, рост газет-поденек; часть представителей новой прессы сумела упрочиться и развиться до «размера столичных газет», более значительная часть доживает последние дни. По инерции еще возникают издательства брошюр, но в последнее время книжные магазины отказываются принимать на комиссию брошюры новых издательств, ограничивая заказы и старым. Непомерный, исключительный рост пьянства, неистовый картеж, проникший в деревню в качестве модного «разумного развлечения», - все это характерные показатели начавшейся реакции. Вера в революцию утрачена; но реакция еще не дошла до тех пределов, когда тоска по порядку может облечь в мантию великомученичества старый режим.