Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

Каждый в отдельности привязан к своей родине, где он провел свое детство и юные годы, но Россия в целом слишком велика, чтобы быть для кого-нибудь родиною. Русский обыватель привык считать своею родиною ту или другую местность, город или даже губернию, и если он сам - из Тверской или Курской губернии, то ему глубоко безразлична судьба Волынской, Гродненской или Ковенской губернии.

Всякий француз, кто бы он ни был по социальному положению, сознает свою принадлежность к великому целому, называемому Франциею; для него нет ничего священнее этого имени, и он не может говорить о своем отечестве иначе как с любовью и благоговением. Всякий немец - прирожденный патриот; он не знает ничего выше и лучше своего «фатерланда», и самые крайние социалисты сходятся в этом с консерваторами. Русский человек лишен этого чувства национальной гордости и национального самосознания.

Веками самовластья он был низведен на степень бесправного, покорного подданного. Не смеющего даже интересоваться делами государства. Он должен был молча переносить разорительное хозяйничанье поставленных сверху распорядителей и мириться с мыслью о жалкой доле русского народа под бесконтрольным владычеством наследственных деспотов, большею частью злобных и бездарных, хотя и именовавшихся «высочайшими» и «мудрыми».

Государство стало исключительным достоянием отдельной полунемец-кой фамилии и ее многочисленных льстивых и жадных слуг; охрана этой особой государственности от какого бы то ни было вмешательства русских обывателей и русского общественного мнения составляла главнейшую задачу обширного служебного класса бюрократии. Официальная Россия была воплощением самодовольной тупости и всегда искала опору в принудительно поддерживаемой темноте народных масс для борьбы с интеллигенциею и с лучшими элементами русской общественности. Ненависть к этой извращенной государственности переносилась на самое государство, и только привилегированные классы, извлекавшие всевозможные выгоды из своей близости к власти, утешались сознанием, если не величия, то величины России и обилием ее природных богатств.

Чувства и взгляды большинства обывателей и народных масс по отношению к государству не могли сразу измениться под влиянием революции. Не удивительно поэтому, что красноречивые призывы к спасению родины, раздававшиеся часто за последнее время из рядов Временного правительства, оставались гласом вопиющего в пустыне.

Быть может, эти призывы уже слишком настойчиво заявляли об отчаянном положении России, делая как бы излишними и напрасными дальнейшие заботы об ее спасении. «Россия находится на краю гибели», она «гибнет или уже погибла», «надо спасать родину» - эти и подобные возгласы вызывали только панику в обществе. Заставляли множество людей уезжать из столицы в такие области России, которые еще не погибли, - в разные внутренние губернии или даже в далекую Сибирь, - но ни в ком не возбуждали решимости содействовать спасению страны, тем более что реальные средства спасения не указывались ни Правительством, ни поддерживающими его общественными организациями.

Подобно тому, как прежде при царском режиме постоянно повторялись, вопреки очевидным неудачам, самоуверенные фразы о конечной решительной победе, так теперь стали обычными заявления противоположного характера - официальные признания неизбежности окончательного поражения и гибели. А если люди не предвидят возможности успеха, они падают духом, чувствуют себя заранее побежденными, добровольно отступают или бегут с поля битвы, и естественно требуют скорейшего заключения мира, на каких бы то ни было условиях.

Вызывать такое подавленное настроение в стране и в армии едва ли целесообразно, если не имеется в виду немедленно положить оружие. При несравненно худших обстоятельствах, когда разбитая Франция буквально лежала у ног Бисмарка, организатор национальной обороны Гамбетта призывал всех к бодрой энергии и к «подъему духа»: «sursum corda!». Правители нынешней Германии, несмотря на ее крайне тяжелое положение, постоянно твердят, что надо держаться до конца, не поддаваясь никаким внушениям малодушия и голода. Фельдмаршал Гинденбург в недавнем обращении к немецкому народу в ответ на приветствия по случаю семидесятилетия со дня его рождения пишет: «Не заботьтесь о том, что будет после войны. Это ведет за собою лишь малодушие и усиливает надежды врагов. Твердо уповайте, что Германия достигнет всего, что ей нужно для обеспечения ее национального бытия, на вечные времена. Напрягите ваши мускулы, крепко взнуздайте нервы и устремите взоры вперед. Мы ясно видим одну цель - создание великой и свободной Германии».

«Крепко закусим губы, - говорит он в другой телеграмме, - и ни слова больше о мире, пока не окончится кровавое состязание. Победа будет наша. Таков должен быть лозунг всего германского народа». Оттого и германский Генеральный штаб избегает сообщать подробности о своих неудачах и потерях на западном фронте и остается вообще крайне сдержанным в своих официальных сообщениях.